Боль и счастье любви

В 2002 году, перед отъездом с родины, я шёл по улице 7-й Гвардейской, на которой прожил почти всю прежнюю жизнь. Улица короткая: начинается у Волги и минут через 20 прогулочным шагом заканчивается перед железнодорожным мостом. Шёл в последний раз по улице и как будто шёл по всей прошлой жизни. Вот Волга, где мальчишками мы прыгали с камней в запрещённом для купания месте. Не прыгать было нельзя, потому что могло произойти самое страшное – засмеют сверстники. А вот церковь, появившаяся гораздо позднее. А дальше находился палаточный рынок, где в 90-е шла бойкая торгов-ля и многочисленные алкаши подрабатывали на бутылку.

Я поднимался выше, до пересечения с проспектом Ленина. Вот троллейбусная остановка, с которой я ездил в университет и на тусовки. Вот поворот, из-за которого, в предчувствии счастья и любви, выбегал на свидания. В другие уже времена, идя в обратном направлении, сворачивал со своими жёнами и детьми, направляясь к дому мамы.

А на другой стороне 7-й Гвардейской находился магазин--пекарня, в котором я через ночь сторожил. Вечерами приходили друзья пить пиво, рассуждать о стран, которая становится другой, обсуждать, как жить. Ещё приходили девушки. Когда в сторожке одна за другой сломались две раскладушки, более умудрённый опытом работник пекарни завёз топчан – неказистый, но крепкий. Рядом с пекарней в 90-е на моих глазах застрелили двух человек. Там же, в сторожке, мы с другом сидели с обрезами в руках, пока к нам ломились бандиты. Дверь проломить у них не получилось.

Улица заканчивается, я подошёл к мосту. Сколько раз смотрел отсюда на поезда, уходившие куда-то, где жизнь почему-то казалась лучше. И вот в последний раз проводил поезд на Москву. Знал, больше никогда не буду ни на этой улице, ни в этом городе. Но знал, что навсегда увезу воспоминания о самом ценном – счастье и боли любви.

Не литератор

90-е...

– Как я тебя узнаю? – спросила она меня по телефону.

– Сейчас расскажу. Мимо киоска будут идти разные, как мир, люди. И в какой--то момент появится мужчина, полноватый, лысоватый, не очень молодой, озирающийся по сторонам. Отведи от него взгляд и скажи себе: «Я достойна лучшего!» И следом появится другой, и ты скажешь себе: «Пусть это будет он!» И согласно теории о материальности мысли, я к тебе подойду.

– Загруз оценила, – услышал я в трубку, – смотри не разочаруй, чтобы не пришлось пожалеть о том, лысоватом.

Иду мимо неё, не смотря на неё, потому что за несколько секунд до того уже разглядел её, и когда, по моим расчётам, она меня уже списала, поворачиваюсь, подхожу:

– Привет! Куда пойдём?

– В Дом литераторов, что на некогда Герцена.

– И допишем там «Театральный роман»?

– Не сразу. Поедим и выпьем, там классно.

Мы сидим в зале, народу немного. После второго фужера она говорит:

– Ты – единственный тут не литератор и единственный, кто на литератора похож.

– Из описанного в литературе тут мы можем себе позволить только поцеловаться – оседлал я литературную тему, – и лет через двадцать ты напишешь мемуар «Как я целовалась с человеком, похожим на литератора».

– По сюжету это может произойти не раньше прогулки по Москва-реке. И то только при удачном для тебя стечении обстоятельств, – улыбается она.

– Я как соавтор готов ускорить развитие сюжета...

Мы гуляем по Москве, держась за руки. Шутим, останавливаемся, целуемся и улыбаемся. Впереди у нас непростые годы, а у неё так и трагические, но об этом мы пока не знаем...

Не о ней

Она была такая, что с ней не сядешь распивать «Иверию» на лавке напротив фонтана, почему-то названного народом «У трёх блюющих». Её не поведёшь к другу, подрабатывающему сторожем в учреждении со спортзалом и обилием матов разной степени мягкости. Её надо было вести туда, куда ходят только центровые, где свет и музыка, еда, напитки и шарм несоветского происхождения. Прежде чем коснуться её, надо было думать, когда и как, чтобы ошибка не оказалась, как у сапёра, последней. А был 1982-й, и мне шёл самовоспламеняющийся девятнадцатый год.

И нужны были деньги, а кредит был исчерпан, родительский ли, дружеский ли – денег никто в тот момент не дал бы. Но выход нашёлся. В половине восьмого утра я стоял на железнодорожной станции с тремя друзьями, гонимыми на промысел витальными силами разной интенсивности. Скоренько заведующий нас вместе с четырьмя кадровыми алкашами скомпоновал в бригаду и показал вагон с минералкой, который следовало разгрузить. «Хорошо и быстро разгрузите за сегодня-завтра – по четвертаку каждому, – пообещал он.

В восемь часов работа уже кипела. Это 1982 год – минералка не в пластиковых бутылках, а в стеклянных. Столько бутылок я не видел и надеюсь не увидеть никогда. Почти под потолок. Их надо было рассовывать в ящики и носить на склад. Внутри вагона работали алкаши. В какой-то момент мы услышали звон битой посуды, который время от времени повторялся. Меня делегировали на подмогу алкашам, а заодно и с инспекцией. Через некоторое время Коля (двое из четырёх были Коли) присел и стал перекидывать бутылку за бутылкой в конец вагона. Каждый бросок поражал цель, и звон разбитых бутылок служил подтверждением. Минут через пять я не выдержал:

– Ты что, сука, делаешь? Выгонят же и не заплатят.

– А ты ещё щегол и дел не знаешь. Пять процентов отводится на бой.

Я решил положиться на своё представление о пяти процентах и продолжил работу. К концу дня уже от вида бутылок тошнило, но их оставалось ещё много. Затрудняюсь объяснить, как такое произошло, но я тоже стал бросать бутылки в конец вагона, прислушиваясь к звону боя. Теперь уже Коля придерживал мою прыть. Под самый конец дня незаметно подкрался к вагону заведующий и рявкнул:

– Вы что, суки, делаете? Вы же половину бутылок побьёте!

День закончился. Мы с друзьями выглядели не скажу хуже алкашей, но едва ли лучше. Другой Коля подошёл и предложил: «Пацаны, по чирику, и валите, мы завтра доделаем» Двое из друзей согласились, а я и ещё один решили доработать. Перед уходом попытались пожать друг другу руки, но не смогли – пальцы будто отсутствовали, вместо них были… бутылки. После обеда второго дня перед глазами было марево, усталость валила с ног. На бутылки. Но пришёл конец испытанию. Мы получили по тридцатке, и не скрою, когда алкаш Коля похвалил: «Молодцы, мужики!» – было очень лестно.

В жизни всегда есть место подвигу.

Но если читающие будут принуждены (или же захотят) что-то поразгружать, разгружайте всё, кроме бутылок.

Ещё раз не о ней

У неё были такие глаза, что удачей казалось в них просто отразиться, а за то, чтобы они поглотили тебя хоть на день, можно было переплыть пять морей, перемахнуть пять гор, увязать в песках пяти пустынь. И она не на Сириусе, а рядом, и может быть на расстоянии протянутой руки, хотя, чтобы руку протянуть, надо ободраться о пять круч, ушибиться о пять склонов, пройти сквозь пять стен. И ты готов это сделать, но в двадцать ещё не знаешь, что к успеху ведёт не готовность сделать, а умение рассказать об этой готовности...

А жизнь катится, и чем дальше, тем становится прозаичней. И тебе уже тридцать. Быстро остыв, ты встаёшь с постели всё чаще, чтобы курить у окна и смотреть на дымчатый, свинцовый и холодный рассвет, ожидая, когда он, уходя, даст и тебе возможность уйти. И когда ты, принимая даже тягостное молчание за благо в сравнении с пустотой прощальных слов, спиной слышишь «Не уходи, я люблю тебя!», то неизбежность перекрывает тоску и жалость. Остаётся одно – не поглотившие тебя глаза, потому что ты когда-то всего лишь не решился ободраться о пять круч, ушибиться о пять склонов и пройти сквозь пять стен и теперь отталкиваешь руки оттого, что когда-то не рискнул протянуть свою.

Куренье — вред?

То были ещё студенческие годы. Она сразу заявила, что если мужчина курит и пьёт, то делать ему рядом с ней нечего. Три следующие недели я при ней не курил и не выпивал. Мы ходили в театр, посещали выставочные залы. Вроде бы всё было нормально, нарочитая одухотворённость не отпугивала, но что-то тлело во мне. Через три недели произошла между нами размолвка, и серьёзная, но режь меня на 37 равных кусков, не вспомню повода. «Да провались оно всё пропадом!» – сказал я себе. А ей предложил:

– Давай обговорим, что не так, – и завёл в кафе «Клён» у кинотеатра.

Заказал себе 150 граммов коньяку, закусил шоколадкой и демонстративно закурил. И вполне готовый к расставанию заключил, что провожу её.

Она взяла меня, всего окутанного дымом, под руку и мягким голосом произнесла:

– Ты не говорил, что куришь.

– Да всё забывал как-то, – ответил я.

Мы расстались гораздо позже. И совсем из-за другого повода...

---

Конец ознакомительного фрагмента. Продолжение читайте по подписке.

Чтобы журнал развивался, поддерживал авторов, мы организуем подписку на будущие номера.

Чтобы всегда иметь возможность читать классический и наиболее современный толстый литературный журнал.

Чтобы всегда иметь возможность познакомиться с новинками лучших русскоязычных авторов со всего мира.