Ибанизм как реальность

Эта рукопись была выброшена на помойку возле Мос-ковского международного центра, в вечер после вручения Евразийской философской премии. Автор её порвал на мелкие кусочки, видимо, надеясь, что никто не сможет разобрать, что там написано. Возможно, раскаялся в том, что подло очернил выдающихся людей современности. Но нашёлся честный человек, который подобрал клочки, склеил и принёс в Зиновьевский клуб, чтоб там написали донос на автора. Славься, настоящий патриот, скромно скрывший своё имя! А чтоб донос возымел действие, нужно, как вы понимаете, клевету распространить. Что мы с удовольствием и делаем.

Светлой памяти А. А. Зиновьева – философа, писателя, вольнодумца, не лебезившего перед «власть имущими»,посвящаю

1

Над Ибанском взошло февральское солнце.

Обла Нероновна в ярости отшвырнула надорванный конверт с красивыми позолоченными гербами. Ей в 10718-й раз отказали в мегагранте на издание полного собрания сочинений её покойного мужа – величайшего славософа Ибанска Полисандра Полисандровича Низовьева. Чувство праведного возмущения переполняло её.

«Просила-то всего триллион! – прошипела она – Подумаешь, какие-то три четверти бюджета Ибанска! На премию лжеучёным-предателям дали! На зарплаты преподавателям-дуболомам дают! Про студенческие стипендии вообще молчу! А на полное собрание величайшего гения всех времён!...»

На колени к Обле Нероновне запрыгнула комнатная собачонка по кличке Западнизм. Вдова резко наклонилась и укусила её. Собачонка, взвизгнув, спрыгнула и забилась под диван. Обле Нероновне стало чуть легче, но ненадолго.

Зазвонил телефон. Вдова подняла трубку и без раздумий сказала:

– Слушаю, Диомид.

У неё как председательницы Низовьевского клуба было два заместителя, и обоих звали Диомидами. Один – Диомид Самогонник, другой – Диомид Беляков. Первый был известным борцом с критическим мышлением и предлагал вовсе запретить преподавать философию в ибанских вузах. Об этом не далее как позавчера он опубликовал большую статью в известной право-левой оппозиционно-лоялистской газете «Вчера». Второй был не столь радикален и требовал, чтоб в вузах Ибанска преподавали только ибанскую философию (она же – славософия). Это попахивало бунтарством и либерализмом, поэтому Обла Нероновна лично проверила его на полиграфе на лояльность Администрации Председателя (этот пост пришёл в Ибанске на смену поста Заведуна после катастройки). Диомид Беляков с блеском проверку прошёл.

Звонил Самогонник.

– Ну как, уважаемая Обла Нероновна? – вкрадчиво поинтересовался он. – Может, хоть полтриллиона дали? Вы знаете, я сугубо из патриотических соображений. Хотя от некоторой суммы наличными всё же не отказался бы. Вы уж извините за интимную подробность, но я некоторым образом с бодуна.

– Крепитесь, Диомид! Козни наших врагов снова принесли свои горькие плоды! Опять отказ! – отчеканила вдова. – Вы точно заполнили бумаги на мегагрант по всем правилам?

– Всему виной мондиалистски-либералистский заговор! – возопил Диомид как резаный. Он очень боялся, что Обла Нероновна велит ему явиться, проверить его на полиграфе. И выяснит, что документы он поручил заполнить дворнику-таджику. Сам был занят очень важным делом – дегустацией тёщиного самогона, настоянного на лопухах.

– Ох, проверила бы я тебя, – вздохнула вдова, – но полиграф сломался. Третьего дня в ремонт отнесли.

Самогонник облегчённо выдохнул в сторону от трубки.

– Что делать будем, Диомид?

– Что делать? – протянул Самогонник. – Это сложнейший, поистине исторический вопрос, скажу я вам, мог бы решить только покойный Полисандр Полисандрович. Но его нет с нами уже много лет...

Тут взгляд Самогонника упал на позавчерашний номер газеты «Вчера». Аккурат рядом с его статьёй была колонка бывшего мага-чернокнижника, а ныне почётного ибанского подвижника Александра Кельевича Дурина.

– Придумал! – вскричал Диомид

– Что ты можешь придумать? – поморщилась вдова. – Новый способ приготовления самогона? Тоже мне мыслитель... меньшевиствующий ибанист!

– Дурин! – снова вскричал Диомид, не обидевшись на «меньшевистствующего».

– Что Дурин?

– Дурин! Хоть он теперь святым прикидывается, ходят слухи, что чернокнижие не бросил! Научили его кой-чему в Упырском переулке! Пусть он дух Полисандра Полисандрыча вызовет, а тот нам растолкует, как мегагрант получить!

– Что ж, – задумалась вдова, – идея хорошая. Даже удивительно, что она пришла в голову тебе, а не мне. Но с чего Дурину для нас стараться?

– Так мы ему миллион от гранта дадим! Два миллиона! И должность завсектором в Институте философии! Который тут же переименуем в Институт Славософии, естественно!

– Переименуем, переименуем! Только сначала надо Полисандра спросить, как нам Институт философии захватить, – деловито пробормотала вдова. – Хорошо, собирайся. Встречаемся у дома Дурина.

2

Александр Кельевич Дурин лежал в гробу в собственной келье (сиречь – элитной 6-комнатной квартире в центре Ибанска). Лежал в полном монашеском облачении. А вокруг бегал его послушник Будунов, вполне соответствующий своей фамилии. Запах от него был такой, что покойник бы встал и потребовал закуску. Впрочем, Александр Кельевич был жив и вполне здоров. В гробу же он лежал сугубо ради создания имиджа традиционалиста-старовера. Каждое утро он вёл прямо из гроба онлайн-трансляции: цитировал «Голубиную книгу» и немецкого философа Хайдеггера в собственном переводе на церковнославянский. Аудитории нравилось, донаты лились щедрыми ручьями. Вместе с зарплатой из право-левой газеты «Вчера» и с телеканала «Упырь-град», а также премиями из Феодальной Службы Благолепия за разоблачения предателей ибанизма на жизнь хватало.

– Да как ты микрофон ставишь, херр мондиалистский! – ругнул он Будунова и загнусавил: – Хороводы водити вельми пругло, братия! Не лепо ли нам глаголати: «Рекламная пауза!»? – И он перешёл на визгливый фальцет:

«Ой ты гой еси, Генон с Эволою,

Обеспечьте мне зарплату клёвую!

Парвулеску, Тириар!

Обеспечьте гонорар!»

В дверь позвонили.

– До первых поцелуев, братия! – напевно произнёс Александр Кельевич и кивнул. Будунов выключил связь и Александр Кельевич стал выбираться из гроба и скидывать облачение.

«Что это за дункель менш припёрся ранним моргеном?» – ворчал он, демонстрируя знание языка любимых писателей – Гёте, Гёльдерлина и Геббельса. Эту привычку он приобрёл, еще когда предавался оргиям с поэтом Горынычем в Упырском переулке. Наконец он встал на ноги. Под монашеским облачением у него оказался модный итальянский костюм «Alexander Amosu Vanquish II» и сиреневый галстук за 3 тысячи долларов. Александр Кельевич подошёл к зеркалу, что висело на противоположной стене, отцепил накладную бороду, полюбовался на себя, вздохнул: «Зер гут, не в нахт-клуб же геен собрался. Их глаубе, по делам кто-то гекомт» – и нехотя прицепил бороду обратно. За то время Будунов уже сбегал в прихожую и привёл нежданных гостей.

– Обла Нероновна! Диомид Иосифович! Почтили, так сказать, обитель скромного теогеославософа! – Дурин сделал вид что очень рад гостям. – Провиденциально вы зашли, калеки вы мои перехожия? Пойдёмте в другую келью, она попросторней, там – бар, диван, плазма. Наполним чаши, послушаем хор монастырский, отдохнём душой и телесами... А здесь я некоторым образом работаю. – Он кивнул на гроб, монашескую одежду на полу и микрофон с проводами в углу.

– Нет, нет! Мы как раз по этому поводу. По работе, – сказала вдова. – Денег нам опять не дали. Отказали, охальники! А ну, подь сюда, Самогонник! 

Самогонник подбежал и покорно наклонил голову. Вдова слегка укусила его в лысину. Это вернуло ей присутствие духа:

– Так вот, нам нужна ваша помощь, Александр! Как бывшего чернокнижника.

– Окститесь, Обла Нероновна, – Дурин сделал вид, что обиделся. – К старому возврата больше нет!

– Ой ли! – Обла Нероновна недоверчиво прищурилась. – А кто про путь левой руки в 270-м томе «Нерономагии» пишет?

– Потрясён вашей начитанностью! – Дурин взглянул на вдову с искренним восхищением. Сам он не помнил, что он писал в 270-м томе, впрочем, как в 269-м, 268-м и всех предыдущих. Он выпускал в месяц по 15–20 увесистых книг, поэтому перечитывать то, что он настукивал на компьютере, времени не было. – А зачем вам чёрная магия? – поинтересовался он.

– Возникла идея, вызвать дух дорогого Полисандра Полисандровича и расспросить его, как получить мегагрант? Ему это всегда удавалось...

– Я Полисандра Полисандровича, конечно, безмерно уважаю, – бодро соврал Дурин, – но хотелось бы знать, что будет иметь с этого скромный неоевразийский славософ, – Дурин потупил глаза.

– Прол Ханов, что ль? – удивился Самогонник.

– Заткнись, дурила, – вздохнула Обла Неровновна. – Скромный неоевразиец будет иметь два, даже три миллиона.

– Окаянных атлантистских долларов? – оживился Дурин.

– Нет! Твёрдых ибанских рублей.

– А сколько же вы собираетесь получить от Ибанского гуманитарно-научного фонда? – Дурин иронично зыркнул на коллег-патриотов и сделал ударение на слове «вы».

– Триллион, – наивно раскрыл секрет Самогонник, за что снова был молниеносно укушен Облой Нероновной.

– Чушь несёт, – пугающе улыбнулась она. – Четыре миллиона просили. Как на духу. Половину вам. Фифти-фифти, как говорят проклятые антлантисты.

– По новым методичкам с Площади Старцев проклятые теперь европейцы. А атлантисты – наши друзья и соратники! – пожурил собеседницу Дурин. Он старался следить за изменениями ибанской внешней политики.

– В общем, фифти-фифти, как говорят наши американские друзья. 500 миллионов и аллес ист гут, – отрезал неоевразиец.

– Грабитель, – вздохнула Обла Нероновна. – Придётся не золотом, а обычной черной краской сочинения Полисандра печатать… А вы гарантируете?

– Натюрлихь, майн хер, – усмехнулся Дурин и нарисовал в воздухе пентаграмму. В руке геотеославософа вдруг появился стакан с настойкой из мухоморов.

– Знаёт своё дело, шельмец, – вздохнула снова вдова.

Самогонник только облизнулся, глядя на стакан:

– Фирма веников не вяжет, фирма делает гробы! – восхищённо вздохнул он, глотая слюну.

– Согласна. Хрен с вами, фифти-фифти, – кивнула Обла Нероновна.

Дурин замахнул мухоморовку, дематериализовал стакан и завопил:

– Будунов! Малюту сюда! Шнель, думкопф!

Будунов, кланяясь, попятился задом и скрылся в другой комнате. Через минуту оттуда вышло странное существо. Лысый, бородатый карлик с перекошенной рожей, в мантии до полу и с посохом в руке. Существо при этом пританцовывало и бормотало: «аллес», «олвейс», «уи», «си», «евет», «веритас», «алетейя», «науруз», «абракадабра», «пфу», «грр», «прр»…

– Кто это? – это зрелище испугало даже видавшую виды Облу Нероновну.

– Известно кто, – сказал многознающий Самогонник.–  Малюта Муховаров. Нелюдь и чёрный маг.  Злой как черт, но колдует знатно. Профессионал своего гнилого дела!

– А что он бормочет?

– Полиглот. Знает все живые и мёртвые языки, включая  шумерский, арийский, гиперборейский и языки неандертальцев и синантропов. Кроме того, сам придумал с десятка два языков.

– Уникум! – восхитилась Обла Нероновна.

– Малюта! – громовым голосом произнёс Дурин. – Вызови нам дух славософа Низовьева. Полисандра Полисандровича. Да поскорей, у меня через полчаса новый эфир!

Малюта кивнул и закружил по комнате, чертя посохом какие-то знаки и непонятно бормоча.

– Древнеегипетский, – удовлетворённо пояснил Дурин. Он тоже был полиглот, хотя не такой универсальный. Вдруг в центре комнаты заклубился столб дыма, и из него выглянуло бледное, призрачное лицо.

– Полисандр! – радостно завопила вдова. И тут же, приглядевшись, задрожала. – Нет! Это не он! Не он! Похож, но не он! Что ж вы творите, шельмецы! Это не Низовьев!..

---

Конец ознакомительного фрагмента. Продолжение читайте по подписке.

Чтобы журнал развивался, поддерживал авторов, мы организуем подписку на будущие номера.

Все уже вышедшие номера можно скачать бесплатно — знакомьтесь с нашими авторами, вдохновляйтесь и делитесь открытиями.

Чтобы всегда иметь возможность читать классический и наиболее современный толстый литературный журнал. Чтобы всегда иметь возможность познакомиться с новинками лучших русскоязычных авторов со всего мира.

Оформить подписку