Небольшой Королевский приквел
- Михаил Король
- 12 июн.
- 5 мин. чтения
Серия предысторий героев «Мастера и Маргариты»
Ну вот пришло время.
Приползло.
Наступило.
Надавило.
Оглядываясь вперёд, или Парнокопытные инженеры
Не сегодня-завтра весело лопнет стекло нашей славной скрипучей веранды, прикормленные предвечерние мухи театрально ужаснутся, может быть, ещё девичий визг огласит скучные заросли Красковской сирени, ну и хватит, всё. Меня арестуют. Как там в одном из данных нам романов сказано?
«Что это такое: раз уж заговорил, так уж непременно арестовать!»
Да, арестовать. Я знаю. И всё во мне заговорило. Прежде всего так: я не литературный герой. Я не персонаж из романов. Я самая что ни на есть настоящая историческая личность, и это легко проверить. И ещё я – автор всех этих забавных булгаковских приквелов. И не ловите меня на том, что советский человек знать не мог такого слова. Смотря какой советский человек. Я, например, мог. И знал. Само это понятие – prequel – появилось в Северных Американских Штатах в начале 1930-х годов, и долгое время этим неологизмом пользовались исключительно в кинематографической среде. Ну а всё, что связано с кино, мне не чуждо. Тем более в начале нью-йоркской карьеры я свой смешной английский совершенствовал в кинотеатрах, просиживая там сеанс за сеансом. Каким ветром, спросите вы, меня, начальника военно-оборонного сектора ГУКФ, занесло в Америку? Отвечу прямо: шпионил по линии РУ РККА… И хотя я совершенно сейчас не настроен рассказывать о себе (обо мне и так много писали – читайте!), представиться все же придётся.
…Зовут меня Михаил Давыдович Король. Или Давидович. Или Дувидович. Или Дувид-Вольфович. Или Михуэл. Или Михоэль. Или Михель-Альтер. Или Алтер. В оригинале (метрике о рождении 30 декабря по ст. стилю 1889 года в г. Макарове Киевской губернии и одноимённого уезда) звучит так: Михель-Альтер бен Дувид--Вульф. Одна лишь составляющая имени не изменялась в документах – фамилия Король. Правда, одно время я увлекался псевдонимами, но не чересчур и всегда обоснованно. Два моих любимых: Брушенкевич и Маевич. Ими очень приятно было подписывать фельетоны в «Военном крокодиле». Потому что Бруша и Майя – это мои дочери. Я всерьёз подумывал ещё об одном псевдониме – Фейгин, но потом решил, что с женскими именами перебор… Фейга, Феня – моя двоюродная сестра, она же – моя жена, мать Бруши и Майи. Уверен, мои девочки сохранят мои рукописи.
Да, родился в Макарове, но в Киеве вырос и об этом я писал. Не читали? Ну, вот для примера:
«Шулявка славилась своими ворами и бандитами. Фетисовы, Заремба, Кабанюк, Гольдберг – знатные фамилии, которые не раз упоминались в газетах в связи с грабежами и судом. Извозчики боялись ехать на Шулявку после за-хода солнца, хотя Шулявка была наполовину заселена извозчиками. Особен-но прославили Шулявку говновозы. Эти добрые люди имели привычку от-винчивать отверстия у бочек и поливать по ночам улицы этим плохо пахнущим добром. Но владельцы этих бочек давали своим детям хорошее образование и имели свои дома... А убой кабанов за канавой у железнодорожной насыпи? А гулянье воров, которые ходили по Шулявке с песнями и нам, малышам, кидали конфе-ты и деньги? Нет, нельзя хулить Шулявку! Были прекрасные огороды у Илька: морковь, салат, огурцы. Какое это было наслаждение перемахнуть через забор и схватить одну морковку! Риск огромный – при поимке тебе спускали штаны и пороли крапивой. И жили на Шулявке мирно. Иногда дрались, чтобы “кровь не застоялась”. Я не был любителем этого спорта, но мои братья нередко возвращались с оторванными рукавами и разбитыми носами. А какие были домовладельцы! В огромном дворе, заставленном биндюгами, дрожками, бочками, было четыре дома. Домовладельца звали Пал Борисыч или “кацап”. Он ходил по квартирам собирать квартплату. Большинство жильцов не платили. Разговор происходил примерно такой: – Когда ты, Хаим, хоть что-нибудь заплатишь? Хаим на этот вопрос отвечал кратко и твёрдо: – Нет денег, хозяин! Пал Борисыч за это объяснение называл Хаима антихристом, христоидолом. Таким образом, противоречия между домовладельцем и квартиронанимателем сглаживались, и всё шло по-старому. А рабочий обход 1905 года, когда рабочее население Шулявки расправи-лось с хулиганами и погромщиками! Нет, я Шулявку люблю! Правда, в молодости, когда знакомишься с девушкой и проговоришься, что ты с Шулявки, это не вызывало энтузиазма. Когда я был “большим киношником” и приехал “наводить порядок” на Киевскую киностудию, я в своём докладе назвал студию “хутором”, “хутором на Шулявке”. Никто не дал мне отпора, но один работник, член фабкома сказал: “Почему тов. Король начал стыдиться Шулявки? Ты теперь – высший начсостав, ответственный работник, но не следует забывать, что ты в детстве гонял на одном коньке, привязанном верёвочкой, в канаве на Шулявке”. Оказывается, этот фабкомщик был моим сверстником».
Но с Булгаковым я не в Киеве познакомился, а уже в Москве, в конце 1922-го, скорее всего, не помню точно. Тёзка дописывал «Белую гвардию», и ему обо мне расска-зали «гудковские» общие знакомые, дескать, кто, как не Король, может щедро поде-литься всякой жутью про «правобережное подполье» во время деникинской оккупации Города. С Мишей близкими друзьями мы не стали, но виделись часто, особенно с 1924 года, когда появились «Красная звезда» и «Военный крокодил». Булгаков с другими «гудковцами» часто заходил к нам в редакцию (мы вообще дружили с этими талантливыми ребятами), любил рассказывать про свои литера-тур-ные планы. А в 1926-м его чуть не арестовали. Был обыск; изъяли рукописи, днев-ники; началась травля, чередовавшаяся с «милостивейшими соизволениями». И вот хо-рошо помню, как зимним вечером завалились в «Красную звезду» пять подвыпив-ших, возбуждённых «гудковцев» – Булгаков, Олеша, братья Катаевы и Файнзильберг. Удивительно, при всей близости отношений они друг друга называли на «вы». Компания громко обсуждала очередной запрет на постановки булгаковских пьес.
– «Сатана там правит бал!» – пропел Булгаков.
А старший Катаев воскликнул:
– Вот про что надо писать, господа-товарищи! Про нечистую силу в нашем здоровом коллективе. Представьте, на металлургическом заводе в снопе искр из горна является диавол, искушает рабочих, и те продают ему свои души, принимая хозяина ада за простого советского инженера. Вот, брат, напишите с Ильёй на пару роман про такого инженера.
– Это будет страшная повесть, – усмехнулся Булгаков, – но действие её будет развиваться не на фабрике, а в литературном журнале.
– Почему? – спросил Женя Катаев.
– Да потому, что вон Юрий Карлович тут дотпрепался как-то и назвал нас, писателей, инженерами душ человеческих. Бр-р!
– Неправда ваша, Миша, – парировал Олеша, – я сказал что-то такое про инженеров человеческого материала.
– Невелика разница! В историю вы войдёте, как автор «инженеров человеческих душ», помяните моё слово, господа литераторы.
– Так выходит, это мы сами и правим бал? – расхохотался Файнзильберг.
Я вспомнил этот несерьёзный разговор год спустя, когда в журнале «Тридцать дней» был опубликован роман-хроника Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». Оторваться было невозможно. Но в какой-то момент сердце моё ухнуло. Равномерно в ткань повествования были вплетены три невероятно выпуклых и ярких образа: Треухов, Эрнест Павлович Щукин и Андрей Михайлович Брунс. Все трое – инженеры… Проходит ещё год, и я узнаю, что Булгаков пишет новый роман про дьявола, посетившего Москву...
Конец ознакомительного фрагмента. Продолжение читайте по подписке.
Чтобы журнал развивался, поддерживал авторов, мы организуем подписку на будущие номера.
Все уже вышедшие номера можно скачать бесплатно — знакомьтесь с нашими авторами, вдохновляйтесь и делитесь открытиями.
Чтобы всегда иметь возможность читать классический и наиболее современный толстый литературный журнал. Чтобы всегда иметь возможность познакомиться с новинками лучших русскоязычных авторов со всего мира.
Commentaires