Ещё возможно верить в слово
- Григорий Марговский
- 9 окт.
- 4 мин. чтения
Эстер
«А где, скажите, видели мы мир?
Мы даже в небе это наблюдаем:
Галактики устраивают пир,
И нежный агнец радостно сжираем.
Кровавы столкновения планет,
Атаки астероидные эти,
Пора понять, что в мире мира нет
И быть не может! Мы уже не дети».
За эту речь тогда, в СССР,
Конечно же, столичный планетарий
Уволил беспокойную Эстер,
И дева очутилась среди парий.
И слава Б-гу! Встретила в кипе
Порядочного; он толкает тачки.
Живут в Нью-Джерси, домик в Сен-Тропе,
Детишки, яхты, лошади, собачки.
Бредя по пляжу, думает она
О прошлом: мол, какая ж это мука?
Я там была впервые влюблена,
Ах, чуть ли не в плехановского внука![1]
Да, я страдала, оттого что мне
Родители его в лицо сказали:
«Ищи себе грузина в Фергане
Иль шустрого цыгана на вокзале».
Поэтому связала со своим
Дальнейший путь. А что до этой страсти,
Так управдом ведь тоже нелюбим,
Зато со всех сторон несётся «здрасьте».
Вы скажете: разрушили скоты
Нацистские души первооснову?
Любовь убили? Если любишь ты,
Всё прочее излишне, право слово!
Гуляя, размышляла о стране
Покинутой: мол, выпало расстаться,
По счастию, нам вовремя вполне,
О том, что там теперь и вправду наци.
Сиял невероятно Млечный Путь,
Раскрашивая, как мультипликатор,
Сей купол философских грёз: «Не будь
России, расстегнулся бы экватор».
«Их мозг пропитан запахом бухла;
Отсюда эта мания величья;
Одна шестая стаю родила
Шизоидов...» Мифическая птичья
Внезапно тень над нею пронеслась,
Эстер метнулась следом, как когда-то,
И обомлела, постигая связь
Двух мировых и позднего заката...
Омаров на веранде подавал
Официант знакомый, перуанец.
Вдали багровый плавился овал,
На битву приглашая, не на танец.
И, осторожно надкусив эклер:
«Так вот оно откуда, это зверство!» –
Взволнованная, вскрикнула Эстер.
И неэвклидов небосвод разверзся.
Восьмидесятые
Весной зацветают каштаны,
В театрах заполнены залы,
Так счастливы и голоштанны
В Москве только провинциалы.
Из Вятки, Ижевска, Тольятти
Отъявленные самородки,
На струнах бряцают собратья,
И главный свистун посерёдке.
Чекушками «Экстры», ваганты,
Мы зычно гремим на Твербуле [2]
И клеимся, экстравагантны,
К какой-то прохожей бабуле.
Она говорит, что и прежде
Знавала богемных подонков,
Но дату забыла, хоть режьте,
Когда её сватал Конёнков[3];
Что были к столу расстегаи,
Витийствовал гений, неистов,[4]
Сотворчество звёзд постигая
В истериках имажинистов.
И мы в мастерскую по-русски
Заходим, что стала музеем,[5]
Хлеща из горла, без закуски,
На статуи молча глазеем.
Все эти Жар-птицы, Стрибоги
Застыли вокруг незнакомо
Предвестием дальней дороги
К воротам казённого дома.
И горцу любовные письма
Ваятель строчит из Нью-Йорка[6]
Про яростный пир коммунизма,
Где чёрная блещет икорка.
И кличет Алёнушка братца,
И лают за вышкой собаки,
И дольше нельзя оставаться
В языческом том полумраке.
Конькобежцы
У девочки ресницы слиплись,
Порхает фигурист на льду,
Луна ярка, и каждый выпляс
Ночной снежинки на виду.
Мы, неуверенно ступая,
Кататься учимся вдвоём,
Вдруг засвистела тьма такая,
Кто где, уже не разберём.
В испуге мечемся, ворота
Срывает бешено с петель
Всех ослепившая с налёта
Неумолимая метель.
Пробраться в глубину сарая
И спутницу обнять нежней,
От нетерпения сгорая,
Не зная ничего о ней.
Так и живём мы, бестолково,
Всё чаще попусту, друзья,
Ещё возможно верить в слово,
Но гибель отвратить нельзя.
И, замерзая, как норвежцы,
Среди эпического льда,
Мы понимаем, конькобежцы,
Что заплутали навсегда.
Триллер
Прошелестели
Страницы книги,
В саду веселье,
Конец интриги.
Лафа морпехам
На вечеринках
Кадрить со смехом
Солистку в стрингах.
Но муж спокоен,
Он не Отелло,
Просел биткоин,
А нефть взлетела.
Пускай в бассейне
Себе резвятся,
Мы на глинтвейне
Протянем, братцы.
Ведь по болотам
На той неделе
Вы с пулемётом
В прицел глядели.
Остались трое
В зловонной топи…
Вперёд, герои!
Кто любит хлопья?
Прошелестели
Страницы книги,
Но хочет Келли
Дождаться Игги.
Замужней крале
Мил вертолётчик;
В него стреляли
С окрестных кочек.
Он с потрохами
Сдал наркотрафик
И в Алабаме
Зарезан нафиг.
В отеле бритву
Портье находит,
Поют молитву,
Проводят audit[1].
Их по закону
Посадят скоро,
И примадонну
Турнут из хора.
Но глав последних
Мы не читали,
А в этих сплетнях
Важны детали…
Зато известна
Канва сюжета
Тому, кто честно
Писал про это.
Тонул в болотах,
Не спал ночами,
Знал толк в пилотах,
Жил в Алабаме.
И шелестели
Впотьмах колёса
Про смерть в отеле,
Звонок от босса,
Про то, как с Келли
Имел он дело…
Дни шелестели,
Жизнь шелестела.
Века минули,
Любовь исчезла;
Вино и пули,
Уста и чресла.
Все страсти наши –
Лишь словоблудье,
Финала краше
Не знают люди.
[1] Audit (англ.) – финансовая проверка, аудит. Читается (примерно) как «о́дит».
[1] Плехановский внук – внук Г. В. Плеханова (1856–1918), одного из первых российских марксистов.
[2] «Экстра» – сорт водки; ваганты – бродячие поэты и студенты в Средние века; одно время это слово было популярным в СССР благодаря шлягеру Д. Тухманова «Из вагантов» (1976); Твербуль (разг.) – Тверской бульвар в Москве.
[3] Конёнков С. Т. (1874–1971) – скульптор и сектант-богоискатель. В 1923 г. эмигрировал, до 1945 г. жил в США, затем вернулся в СССР.
[4] «Что были к столу расстегаи... неистов» – до эмиграции Конёнкова в его мастерской нередко устраивались пиры с участием московской богемы.
[5] Имеется в виду музей Конёнкова в Москве, открывшийся в 1974 г.
[6] «И горцу… строчит из Нью-Йорка» – живя в США, Конёнков написал несколько писем Сталину, в которых называл его «дорогим братом».
Конец ознакомительного фрагмента. Продолжение читайте по подписке.
Чтобы журнал развивался, поддерживал авторов, мы организуем подписку на будущие номера.
Чтобы всегда иметь возможность читать классический и наиболее современный толстый литературный журнал.
Чтобы всегда иметь возможность познакомиться с новинками лучших русскоязычных авторов со всего мира.
Комментарии