Читайте полностью стихи Ирины Озёрной, опубликованные в 3 номере «Тайных троп» в PDF:
◇ ◇ ◇
Моим саратовским друзьям. Всем вместе и каждому по отдельности.
Вновь саратовский причал Проводник мне прокричал Или лётчик, иль наводчик Что на нас с тобой стучал В прошлой жизни между прочим Было всё у нас, что хочим И не хочим. И не прочим Не пророчим наперёд Мы с тобою вновь хохочем Попирая тонкий лёд Через Волгу путь недолгий А на небе самолёт Он умчит меня вперёд Влево, вправо путь мой правый Путь мой вовсе не за славой Оказался очень славным Новый взгляд, но тот же рот Произносит: по-во-рот Новых мыслей огород Авантюр невпроворот Вечно театральный ход Жизни нашей хоровод Здравствуй, лысогорый мот Желтоглавый садовод Город детства, дружбы, песен Был всегда ты интересен Но однажды стал мне тесен Как обшивка детских нот Переросших свой черёд И рискнувших, и рванувших В неизвестности полёт Здравствуй, город прежних нот Вот.
Иерусалим, 2018
Два платья времени
Диптих
1
Прочла в какой-то рекламе текст, который навеял забавные воспоминания из позапрошлой жизни. Но поначалу сам текст:
«Длинное платье на бретельках – знак Вашей исключительности.
Платье без сомнений является истинным воплощением женственности.
В летний период такие платья позволят Вам выглядеть стройнее и шикарнее.
Длинное платье на бретельках – идеальное решение для торжеств.
Длинное платье на бретельках – незабываемый вечер гарантирован».
Я не читала этого текста, живя ещё в Саратове в самом начале 1980-х, но к торжественному открытию музея Федина, в котором работала научным сотрудником с первого его кирпича, заказала портнихе именно такое платье.
Мне повезло: в магазин «Ткани» на проспекте Кирова завезли дорогой, роскошный, французского происхождения шёлк тёмно-зелёного, или так называемого бутылочного цвета, на отрез которого мне каким-то чудом хватило денег. Ткань была непрозрачной, довольно тяжёлой, типа креп-сатина, матовой, в общем – сплошное благородство и стиль. Фасон я придумала простой и изысканный: на каждом плече – по две тонких бретельки, упиравшихся в пятисантиметровую поперечную резинковую сборку, от которой платье ниспадало на манер туники, до щиколотки. С правого боку его украшал высокий разрез. Носить его можно было с тонким (шириной с бретельку) длинным поясом, заматывающимся по всей длине моей талии в несколько этажей, а можно было и без него. По настроению. К платью у меня были очень красивые янтарные украшения. Короче, успех, как мне казалось, был гарантирован.
Открытие музея пришлось на чрезвычайно жаркий, припахивающий потом, июньский день градусов под сорок. Но к моему тогдашнему наивному изумлению представители местной власти нарядились вовсе не по погоде. Мужчины были в классических и далеко не летних пиджаках, а женщины – в наглухо закрытых платьях из плотного кримплена или тоже в деловых, раскалённых полуденным солнцем, костюмах.
Помню поразившее меня платье, надетое на многоярусную даму по фамилии Боброва из обкома КПСС, переброшенную некоторое время назад из сельскохозяйственного отдела на культуру в качестве её предводителя. Исполинский бюст этой мадам, подпираемый не менее выдающимся животом, украшали огромнейших размеров розы, по штуке на каждую часть тела. Декор бездыханного синтетического облачения для торжественных случаев, был, безусловно, продуман тщательно.
Ко мне, помнится, подошёл тогда ещё только будущий главный редактор журнала «Волга» Серёжа Боровиков и сказал с комплементарной завистью: «На тебя даже смотреть прохладно».
Короче, высокое начальство, а с ним и наше музейное, низкое, не допустило меня в моём изысканном, можно сказать, французском платье для торжественных случаев вести экскурсию и принимать официальное участие в празднике, сообщив, что наряд мой – для пляжа. Тогда я плюнула на всё и всех, уехав на рекомендованный мне пляж, а потом – и вовсе в Москву.
Да, ребята, Саратов – это вам не Париж!
А ведь не врёт реклама, обещающая, что в длинном платье на бретельках гарантирован НЕЗАБЫВАЕМЫЙ праздник.
2
Надену платье прошлое Тридцатилетней давности, В цветочек сельский, чёрное, Фонариком рукав, С резинкою на талии, С оборками купечьими, Большим квадратным вырезом И бусы подберу К нему, давно истлевшему В тридцатилетней давности.
Приду к тебе забытому В тридцатилетней давности, Развязно так, бессмысленно, Бездумно вдруг приду. Спрошу: тебе, мол, нравится Наряд мой прошлый ситцевый? Красива ль я в нём юная В свои сто двадцать пять?
Зелёными зеницами Обид не приукрашивай, Всё стёрто вихрем лиховым, Всё напрочь сметено. Всё прощено, что прожито И ничего не страшно нам. И за колючим облаком – Небесное авто.
Иерусалим, 2015–2016
Суть вещей
Стишаги 2016–2023 годов
Арабеска
Её влечёт к стеклу – окну, стаканам, блюдечкам из синего стекла, как бабочку по ветру Вечности несёт и тянет на стекло, светящее во мраке, чтоб разглядеть узор, предложенный ей жизнью.
Чтоб описать, нарисовать, заметив, приметить сквозь стекло приметы жизни вечной, у Вечности в плену задерживаясь для того, должно быть.
Быть, чтоб глядеть и видеть. И писать. Чтоб говорить о красоте последней. В момент один прекрасный, разбившись о стекло, проститься с красотой, оставив след узорный.
Ежедневник
На рассвете дано было дню обещанье, Что он состоится как личность. День ждал весь день. Готовился преобразиться, чтоб стать непохожим на прошлый день. И позапрошлый и поза-поза… Ну, бабе легче – кобыла с воза! – фыркнул обманутый день, засыпая. Ни мига поэзии! Проза сплошная. Плоская, тощая, пошлая, длинная, мелким дождём – не осенними ливнями! – каплет на лист моей жизни спешащей. Ох, как же хочется настоящего!!!
И грезились ему новые обещанья, ливни поэзии на прощанье.
Пропойца ветер
А ну-ка, песню нам пропой, весёлый ветер.
В. Лебедев-Кумач
Пропой-ца ветер был весёлым, Пропой-ца песни все не прóпел. Они не ууу-тикали с ветром, А всё кружиии-лися над нами.
Попой-ка ветра разыгралась, Раззз-бушевалася попойка, Раздухарилась духовыми, Аэрофонилась бесстыдно В ночи беззвучной, сонной, синей Трубила в трубы, как шальная, Сурдинилася под сурдинку, Браслетами литавр звенела И трубно била в барабаны!
Под утро скрипками захныча, Усталость ветра проявилась, Валторновая колыбельность Уууу-тихомирила реальность, Рояльная аккордность пала До пианисимого пьяно, До полусонного напева, До однонотного сопенья Мелодии отдыхновенья Покорности и засыпанья В надежде – вновь проснуться С ветром.
Memento mori
Как Антей держусь за Землю, Как Атлант – держусь за Небо, Как Гермес быстрее ветра Уношусь куда невесть. Но куда? Уже маячит Впереди Харон лукавый, Дружелюбно предлагает Мне с разбегу в лодку сесть.
Из цикла «Переезд»
Интерлюдия
Словно брошенная мужем женщина стареет комната на глазах, оплакивая каждую привычную вещь, исчезающую впопыхах. Ах-ах-ах! – стонет комната – Ах-ах-ах! Ох! Не бросайте меня, я любила вас, защищала вас. Мои стены надёжны, крепки и сейчас. Ах-ах-ах! Ах-ах-ах!.. Вздох. Выстрел двери и дробь равнодушных шагов. Ох!..
Окну прощальный реверанс
Окно аквамариновое небом окрашенное, Опрокинутым в море моего корабля. Иллюминатор диковинный – во всю стену аквариума, Где рыбой-кит-чудой-юдой фонтанирую я.
Сколько взглядов на этом окне отпечаталось, Опечатаны им все печали и чаянья, Плач, улыбки и смех, болтовня и молчание. Мы грядущей разлукой с окном опечалены.
Ах, окно-великан с пола ввысь устремлённое, Потолком осаждённое – не пускает подлец Взвиться в небо бескрайное, влиться в море солёное, Плыть, лететь, быть свободным и свистать, как скворец.
Моё око всеглядное ты, окно дальновидное, Монитор настоящего, светоларец, Ночью завесью сказочной притворишь очевидное, Звёздной брошью украшенное на парадный конец.
Вот и всё
С. Г.
В дому остановились все часы. И время бьётся только в телефоне. Без сердцетиканья. В молчанья обертоне Не позвонишь мне, каламбурствуя в усы гусарские, гусаря для красы момента, замершего в линиях ладони.
О пользе цитрусовых
Болезнь и смерть не стоит замечать. Пускай стучатся, если им не лень, Ну ведь не всем хотим мы открывать, Да и не всем должны мы открывать Дверь всякий день.
Ну да, не всем. Представьте – к вам ломятся Средь бела дня грабители, убийцы! Вы что – откроете? Впустить их захотите? Своей рукою распахнёте дверь?
Нет! Вы её покрепче укрепите, Придвинув шкаф к ней, скажем, или стол Дубовый, неподъёмный и высокий, Бесшумно заберётесь на него Для утяжеленья сей заставы И в щёлку плюнете на хворобьё с костлявой Совсем-совсем неслышно: «Кто кого?!!»
Затем займётесь неотложным делом Без нервов, без оглядки, без предела, Забыв про них. Им надоест – уйдут. Но только не забудьте съесть грейпфрут Для укрепления здоровья в целом.
Comentarios