◆◆◆
С той стороны туманного окна
Отец и дед сквозь дым глядят в ненастье.
Кровавые концы разрыва связей.
На пустыре кремлевская стена.
Вина, война, изводный суд страны,
Оставшейся без времени и места,
Пустынные бульвары без весны.
И цели нет. Лишь методы и средство.
По площади, и вниз — ко дну реки
Идут полки сквозь мразь фальшивых звуков.
И русский стих исчадием строки
Уже не лечит внутреннее ухо.
Отец и дед: затих медальный звон.
Лишь рыночный, мозглявый визг и лязги.
И все растет огромный стадион
Вошедший в раж от половецкой пляски.
Пока есть Плешка и Большой театр,
Введенское. Но ветер сообщает:
Над городом уже сгустился мрак,
И нависает угловатый знак,
И в сумерках в Гоморру превращает.
◆◆◆
Что мы знаем о будущем?
Только то, что - было.
В детстве сулили райские кущи,
и на доске написана мелом
глупость. Но на великом, могучем.
Надежда осталась в темнеющем прошлом.
Любовь спит на заколоченной даче.
Что же касается веры в калошах,
Зои Карениной, девы с веслом -
так они вечно торчат на раздаче.
Снизу пожиже – завет военкома.
Чистят стволы и бухают всенощно.
Вижу – толпятся они у парома.
Словно в атаку снова и снова.
Там, где Харон дежурит бессрочно.
Мы – в ожидании на пересадке,
переселенцы в поисках дома.
СМИ обещают на Пасху посадки.
Книга истлела в дачной беседке.
Град на холме – в облаке смога.
Вилла Боргезе
Это место, где время остановилось.
Пахнет хвоей, платаны немногословны.
Дышит прекрасным склепом, а не глухой могилой.
Мысль ящерицей скользит, слава Богу, мимо
по камню, выжженному солнцем,
тронутому старой кровью.
Наконец я спокоен. Всё со мной и более,
дышу настоем лучшего, что осталось.
Этот отвар крепче, если настоян на боли,
но на вкус не скажешь — много ли, мало.
И когда отплываешь — навсегда остаётся
брат Бернини, друг ненаглядный, сестра Мария
и небосклон непередаваемо синий,
вода из глубин бесконечно льётся, словно звучит
давно позабытое, но родное имя.