Великий Мозель

1

«Помни, Лёха, что ты вошёл в большую хирургию через анус», – сказал мне Юрий Леонидович Мозель, почёсывая мошонку через светло-зелёную хлопчатобумажную ткань операционных штанов.

Мой «гуру» помогал мне в операционной, и его подчас саркастические замечания меня нисколько не обижали. Более того, это давало мне гораздо больше, чем методическая тренировка в медицинских клиниках моего института. В центре хирургической проктологии субстрат наших манипуляций был далёк от канонов высокой эстетики. Работа с моим учителем всегда была неким артистическим действом, ибо, что бы он ни делал, было всегда красиво: в ложе ли Мариинки во время премьеры или на крыше «Европейской», куда он нередко приглашал меня разделить трапезу, и обычный обед вдруг превращался в акт лицедейства в присутствии официантов и метрдотеля.

Операция была закончена, теперь мне только осталось написать её протокол, и я углубился в это не самое любимое занятие. В конце 70-х ход операции надо было записывать в операционный журнал рукою. Закончив писать, я украдкой наблюдал за его мощными плечами и животом, за гордо посаженной головой немолодого Марлона Брандо, за его массивным аристократическим носом, который в данный момент он с увлечением прочищал посредством указательного пальца, а затем с интересом разглядывал извлечённое.

2

Шёл 1980 год. Страна готовилась к Олимпиаде. Была жуткая жара, в Ленинграде плавился асфальт. Почти одновременно умерли Высоцкий и Джо Дассен. Б****й и бомжей выселили за 101-й км.

Я окончил интернатуру по общей хирургии в больнице им. Куйбышева (сегодня вновь именуемой Мариинской). Несмотря на красный диплом, выбора у меня почти не было: лакомые места в ленинградской хирургии были заняты блатными. В конце концов я был направлен в Сестрорецкий проктологический центр, недавно открытый двумя специалистами Канделисом и Мозелем. Старшие коллеги по больнице Куйбышева убедили не отчаиваться: «Поковыряешься в жопе – тоже хирургия, зато с двумя евреями заработаешь немного бабла». Кроме того, у меня возникли меркантильные резоны – родилась дочь, хотелось снять дачу в Сестрорецке. Но одно дело упования, и другое – реальность.

Двух вальяжных господ увидел я на собеседовании. Канделис, заведующий центром, задававший мне каверзные вопросы, показался несколько высокомерным. Мозель сразу понравился. Подняв одну бровь, слегка иронично, он «испросил позволения» говорить со мной на «ты» и, получив согласие, посмотрел на меня карими глазами: «Лёшенька, пока что вижу лишь привлекательную внешность, что тоже немало. Естественно, ты ни хера пока не умеешь, но не страшно – это исправимо». Позднее я усвоил его манеру разговора: изысканный слог с ремарками обсценной лексики. Сначала он давал собеседнику съесть лёгкую «закуску», чтобы тому затем было проще «заглотить» не слишком вкусное «основное блюдо». Конечно, собеседование было абсолютной фикцией, ведь в качестве молодого специалиста я был направлен горздравом, и чтобы меня уволить, я должен был совершить нечто чудовищное.

3

Началась моя проктологическая жизнь. Чтобы не опоздать на электричку, приходилось вставать очень рано и бежать на трамвай до Финляндского вокзала, а от электрички 20 минут идти пешком по живописной грунтовой дороге. Всё про всё занимало более полутора часов. Работа оказалось интересной. Видимо, сказалось влияние личности моего учителя, который учил не только хирургической проктологии, но и жизни.

Ситуация омрачалась тем, что дача мне была не положена, надо было срочно искать более-менее приличный угол для семьи с маленьким ребёнком и бабушкой, моей мамой, недавно ушедшей на пенсию. Он, этот угол стоил немалых денег. Конечно, родители были готовы помочь, но свербило: сколько можно, мы же с женой хирург и акушер-гинеколог. «Лёха, ты чего такой опущенный, у тебя отходняк?» – спросил наставник. Я рассказал о проблемах, не предполагая просить помощи. «Не унывай, у меня есть немножко», – и Мозель начал вытаскивать из разных карманов помятые конверты.

То были гонорары от пациентов Максимилиановской хозрасчётной поликлиники, где он успешно практиковал. Мозель никогда не держал деньги в бумажнике. Нередко после работы он приглашал кого-либо из молодых коллег в ресторан, где его хорошо знали. Попытки наши заплатить по счёту он пресекал царственным жестом: «Я пригласил, платит старший». Он никогда не знал, сколько у него денег при себе, и часто забывал заначки в карманах.

«Держи, мой молодой друг. Это поможет?» Это помогло, так как в конвертах оказались не только четвертаки . Я покраснел (я тогда ещё это умел): «Мне очень неловко, Юрий Леонидович… Когда я должен вернуть долг?» – «Пустяки, вернёшь, когда сможешь. Ведь мы же коллеги».

Примерно через полгода однажды утром Мозель сказал, что я буду оперировать его друга Койсмана, популярного, известного полукриминального адвоката. «Ты уже взрослый мальчик и многому научился. У Фимки Койсмана громадный геморрой. Естественно, он не будет оперироваться бесплатно, а я не могу с него взять денег. Выбор пал на тебя. Я провёл с ним соответствующую работу, а ты немножко подзаработаешь», – объяснил учитель.

После операции два дня Фима «умирал», матерился и рыдал от «невыносимых адских страданий» – вид еврейского болевого синдрома. На третий день потребовал, чтобы ему сделали минет, чтоб не было застоя в малом тазу – идея неплохая! Вечером в его одноместной палате появилась миловидная, сексуальная особа с хорошим макияжем, профессионалка. Наутро Фима ожил и выписался из больницы, оставив Мозелю конверт для меня, в котором оказалась сумма в размере трёхмесячной зарплаты молодого специалиста.

4

Моему учителю редко изменяла королевская невозмутимость, даже перед лицом серьёзного кровотечения, но однажды, когда я его назвал хирургом высшей категории, он не на шутку разгневался: «Запомни, Лёха! Я просто Мозель, и никак иначе! На моей могиле будет написано лишь одно слово – “Мозель”!» – он орал на меня фальцетом, типа того, что «страна должна знать своих героев».

А ещё он наслаждался общением с людьми совершенно разного круга. Сначала они были его пациентами, а потом становились друзьями. Он был близок с адвокатами, профессорами (не только от медицины), с филологами, деятелями культуры, известными театральными деятелями (об именах умолчу, чтобы не разглашать врачебной тайны), с режиссёрами, метрдотелями и простыми официантами, с портными и парикмахерами, с таксистами и дальнобойщиками, с жуликами и валютными проститутками. Благодаря ему я познакомился со многими интересными людьми.

В его квартире на улице Халтурина святыней была, безусловно, ванная комната с высоким потолком и лепниной. Там, как на пьедестале (три ступеньки вверх), он немало минут проводил на зеленоватом унитазе со стульчаком, обитым сафьяном. «Дефекация – это самый интимный акт homo sapiens, который не требует суеты», – поучал учитель через полуоткрытую дверь, и слушатели внимали проктологической мудрости.

Там же, в ванной комнате, он иногда бесплатно делал педикюр любимым подружкам. Это было его хобби.

Мне, кажется, он не был ловеласом, но ему всегда нравились рослые молодые женщины с простыми славянскими лицами. Именно такой была его «текущая жена» Людка. С ней он познакомился в ресторане, где менты хотели замести её за б***ство. Доктор был очарован 16-летней тёлкой и выкупил её у ментов. Людка часто говаривала мне, что Юрий Леонидович взял её девицей, в том смысле… что «только сосала». Олимпийское спокойствие, сопровождавшее моего учителя на работе, изменяло ему в быту. Сколько раз я наблюдал бурные итальянские сцены с трёхэтажным матом, при этом они с Людкой орали друг на друга на «вы»: «Вы, мамочка, настоящая п***ося!» – «Да Вы, Юрик, просто о***ли!» После примирения учитель нередко говорил мне: «Помни, Лёха, каждая новая жена всегда ***вее, чем предыдущая». Он был женат не единожды.

5

Мозель был прекрасным рассказчиком и, как сказал мой друг Фридман, «мифоманом» (естественно, не вкладывая в этот термин психиатрический смысл).

Учитель был также постоянным оппонентом в споре, отстаивая точку зрения иногда сомнительную или даже абсурдную. Однажды его друг Шрёдер, известный кинорежиссёр, сломал шейку плеча. В те годы в ортопедии такой перелом фиксировали в положении абдукции, а затем накладывали гипс. Таким образом, локоть бедняги Шрёдера был направлен вперёд и вверх. В таком состоянии он не мог надеть пальто, и ему пришло в голову использовать реквизит студии – длинную меховую накидку comme dans Lensky из сцены дуэли в «Евгении Онегине». В таком виде Шрёдер предстал в дверях прихожей Мозеля. Было воскресенье, мы собирались в Сестрорецк, чтобы ему сделали рентгеновский снимок и заодно посмотреть больных, которых оперировали два дня назад.

В тот год произошло ужасное событие – советские военные сбили пассажирский самолёт. Комментарии учителя были жёсткими: «Мне очень стыдно, что я живу в этой стране. Ни одна мать не может быть спокойной…» и т. д. Уже с порога Шрёдер бросил: «Ты слышал, что сотворили эти ублюдки?!» Моментально развернувшись на 180 градусов, учитель возразил: «Да, произошла ужасная ошибка, но они исполняли воинский долг. Я офицер флота (Мозель учился в Военно-медицинской академии), и я понимаю, что это такое». Спускаясь к машине и утыкаясь то в перила, то в стенки парадной, Шрёдер гневно бурчал: «Что за вздор ты несёшь, Юра?» В машине спор стал всё горячее, и наконец Шрёдер заорал: «Останови машину, не хочу дышать с тобой одним воздухом!»

Засунуть Шрёдера в ярко-синюю «шестёрку» Мозеля было так же просто, как транспортировать небольшой памятник Ленину, тот самый, с Финляндского вокзала, изображающий вождя мирового пролетариата на броневике с простёртой рукой, сжимающей кепку; или же статую Кутузова перед Казанским собором с маршальским жезлом, указующую в направлении Бородино. Выйти из машины Шрёдеру было ещё сложнее. С помощью он сумел покинуть машину. Мы тронулись, но отъехав 50 метров, учитель свернул в кювет. В зеркале заднего вида маячила на заснеженной обочине одинокая монументальная фигура. «Лёха, как думаешь, старый мудак проветрился?»

До Сестрорецка мы ехали долго...

---

Конец ознакомительного фрагмента. Продолжение читайте по подписке.

Чтобы журнал развивался, поддерживал авторов, мы организуем подписку на будущие номера.

Чтобы всегда иметь возможность читать классический и наиболее современный толстый литературный журнал.

Чтобы всегда иметь возможность познакомиться с новинками лучших русскоязычных авторов со всего мира.

Оформить подписку