Моё море
Со мной случилась неприятная история. Не хотела выглядеть грубой или глупой, но мне хотелось ударить того, кто меня вывел из себя. Хотелось наговорить ему гадостей.
Да что уж там, чего я прилизываю снова?
Да, мне очень плохо, я готова растерзать его. Непонятный букет во мне поднялся настолько, что готов снести мою голову. Да и голова жутко разболелась, а я так ничего и не предприняла: не ударила, не сказала, не обидела, не кинула ничего в него.
Наверно, я старею. Я решаю остановиться и закрыть глаза.
Я устала. Я не знаю, как мне жить дальше. Внутри столько всего. Снаружи столько всего. Но что мне «наружа», когда я внутри до 35 лет не разобралась.
Сейчас бы на море. Лежать на берегу. А потом войти в воду, нырнуть в прохладу и смыть всё, что накопилось за всю жизнь…
⬪ ⬪ ⬪
А в книжке прочитала как-то, что нужно посчитать до десяти, глубоко подышать и наблюдать за своим состоянием в таких ситуациях. Рекомендация так себе, но почему бы и не попробовать?
Так и сделала. Даже глаза закрыла.
Ощущение, будто опускаюсь на дно морское в костюме аквалангиста в первый раз. Всё здесь необычно, ново. Местами темно.
И вот чувствую в области сердца движение. Будто кто-то колотится сильно-сильно. Решила понаблюдать и спрашиваю:
— Привет. Ты кто?
— Привет. Я Злость.
Представляю её себе поджарой, суховатой старухой с горящими глазами. Вся красная от Гнева и Ярости. Так и норовит кого-то стукнуть или укусить. Она просто горит от своей же злости.
— Ты пришла ко мне из-за этой ситуации?
— Угадала, — рычит.
— Ну хорошо, не буду мешать. Располагайся. Чувствуй себя как дома.
Наблюдаю дальше.
— Мне нужно хорошенько позлиться. Ничего?
— Да-да, ни в чём себе не отказывай.
Погружаюсь глубже, наблюдаю за происходящим.
— Ты же понимаешь, что сейчас самое время хорошенько позлиться, побушевать? Тебя так оскорбили, так несправедливо. Я бы убила. А ты вот сдерживаешься, дышишь, считаешь, у-у-у-у.
— Согласна. Именно это я сейчас и чувствую. Но убить, к сожалению или счастью, не могу. И не хочу, — быстро добавляю. Озираюсь по сторонам.
Чувствую сильное волнение. Будто на море начинается шторм.
— Вот поэтому я здесь. Чтобы напомнить тебе, что с собой так поступать нельзя. Что есть у тебя чувство собственного Достоинства. Да и вообще, это противозаконно так поступать со свободным человеком. Ты же свободный человек?
— Не знаю.… Наверное… — задумываюсь.
Сейчас я погружаюсь ещё глубже и наблюдаю, что же там внутри у меня происходит. Чем дальше от поверхности, тем спокойнее я себя ощущаю. Не так спокойно, как хотелось бы, но закономерность я уловила.
В груди начинает бушевать и клокотать, руки чешутся что-нибудь ударить или разбить.
В этот момент я позволяю себе побить подушку или грушу, которую, по моей же просьбе, повесил в прихожей муж. Мне становится легче. Сажусь, наблюдаю дальше.
Гостья говорит:
— Спасибо за приём. Мне пора.
— Уже? Так скоро?
— Да, мне было у тебя хорошо. Чего уж тут рассиживаться? Ты меня приняла, дала мне место. Что ещё нужно для счастья? — улыбается. — А к тебе ещё гости.
Действительно. В области сердца стало легче. Но в горле я почувствовала ком.
— Тук-тук. К вам можно?
— Здрасте. А вы кто?
— Обида.
— Да, конечно, проходите. Вы, наверное, в горлышке?
— Верно, мне тут сейчас комфортно.
— Да, а мне как раз трудно говорить и дышать.
— Ну, это я просто большая. В твоём-то положении…
Теперь я рассматриваю свою Обиду и признаю, что она действительно есть. Да, она большая, это правда. Она похожа на добрую тётушку лет пятидесяти. Вся в оборках и кружевах. В синих одеждах, липких, как паутина. Уселась у меня прям в горле и сидит. Прилипла.
Рядом примостились ещё две тётушки: чёрная Печаль и серая Грусть. Тощие и костлявые.
— Знаешь, я к тебе не просто так пришла, — Обида продолжает. — Ведь ты расстроена, и я видела, как от тебя только что вышла Злость. Это значит, что мне тут нужно погостить. Такой у нас, у эмоций, порядок. Тебя ведь обидели несправедливо, как мне показалось. Так нельзя. На это обязательно нужно пообижаться. Не так ли?
Недолго думаю. Пытаюсь понять, из-за чего она пришла. И, действительно, прихожу к светлой мысли, что меня обидели смертельно.
Слёзы в глазах. Я готова разреветься.
— Ты реви, реви, Душенька. Нечего тут сдерживаться, — участливо предлагает Обида.
Я начинаю реветь, чувствую себя маленькой и беззащитной. Но вспоминаю, что я уже взрослая и что можно не переживать из-за того, что я беззащитна. Поэтому плачу вволю и скоро успокаиваюсь.
Тётушки Грусть и Печаль подвывают мне в такт. Все ревут и стонут. Мне тоже стало как-то обидно, грустно и печально.
— Знаете, Обида, — говорю, — А ведь я вам премного благодарна. В той ситуации, в какой я оказалась, Обида очень уместна. Вы и Злость меня защищаете, подсказываете, что со мной поступили несправедливо. Сама бы я вряд ли
догадалась, без вашей помощи. А теперь мне нужно подумать над этим.
Я погружаюсь в свои мысли ещё немного глубже.
Обида какое-то время осматривается, теснится в моём горлышке и прощается. Провожаю удивительных гостий, утираю сопли и жду, кто же пожалует ко мне после них.
Долго ждать не приходится. Кто-то робко стучит в области сердца. Приглашаю гостя. Это Жалость. Предлагаю расположиться и отдохнуть.
Сгорбленная, бесформенная, вся в слезах и с опухшими от слёз глазами, Жалость разливается по всему телу. Тут непонятно, кто кого жалеет: то ли я себя, то ли Жалость меня.
— Мне вас так жаль, Деточка, — говорит, — спасибо, что пустили. Ведь вас
так жаль, так жаль… Вас срочно нужно утешить. Никогда, запомните, никогда человека нельзя отпускать в мир без должного утешения после нанесённой Обиды.
Это ведь она со своими девочками только что от вас, верно?
— Да, они самые. «Вот имели честь познакомиться поближе», —говорю. — А в этой ситуации мне даже жаль, что так получилось, спасибо, что зашли. Без вас я бы и не поняла.
— Всегда пожалуйста. Утешать после Обиды — это моя работа. Спасибо, что признали.
Мы сидим. Молчим. Она гладит меня по голове и по сердцу своей нежной ладошкой. Ладошка будто размером с меня. Такая уютная и напоминает маму.
Мне становится спокойно и хорошо.
Вот Жалость уже собирается уходить. Вся растроганная. В тонких и мокрых, от наших слёз, одеждах.
В сердце становится тепло. Утешение от Жалости к себе такое тёплое, светлое. В сторонке примостилось Спокойствие. Кивнуло мне и задремало.
Я умиляюсь нежности Жалости, спускаюсь ещё глубже. Но уже кто-то стучит в моё сердце. Это Равнодушие.
— Здравствуйте — говорю.
— Да мне всё равно.
Гость явно не расположен к живому общению. Бесцветный, ничего не выражающий взгляд. Все движения размеренны. Выглядит, будто лужа или растёкшаяся по полу вода. Ощущения в теле такие же.
Лениво располагается по всему пространству груди и равнодушно взирает по сторонам. Даже меня где-то заражая своим состоянием.
Вспоминаю ситуацию, которая привела ко мне всех этих гостей, и мне становится всё равно.
— Ну как? Устали, поди, от гостей уже? — спрашивает.
— Да, действительно, — замечаю я. — Я устала от всех этих переживаний. От гостей, знаете ли, тоже устаёшь. Но я не жалуюсь. Это нормально.
Рядом садится Усталость. Она так же ленива и спокойна в движениях, как
Равнодушие.
— И это честно, — добавляет Усталость.
Равнодушие продолжает:
— Вот и хорошо. Сами подумайте, разве в вашей ситуации стоят все эти обидчики внимания и нервов? Не проще ли махнуть на всё рукой и послать их ко
всем чертям? Полежите с нами, расслабьтесь, отдохните.
Немного прихожу в себя. Приходит мысль, что всё верно придумано в моём теле и внутреннем мире. Всё как-то гармонично между собой связано и справедливо устроено. Было тебе потрясение — получи разбор полётов и успокоение.
— Знаете, дорогое Равнодушие, — говорю, — а я вам благодарна. Сейчас, когда я отдохнула, перевела дух и немного успокоилась, я понимаю, что отпустила эту ситуацию, из-за которой вы все пожаловали ко мне. Думаю, что ещё долго я бы крутила в голове мысли, связанные с ней. А теперь мне, действительно, всё равно.
— Спасибо. Мы вам тоже благодарны. Потому что вы нас приняли, уважили. А когда есть внимание, значит, и мы есть. Хотя мне всё равно, не забывайте, — подмигивает.
Эмоции прощаются и уходят.
Я остаюсь одна. Но нет.
Замечаю, что-то во мне есть. Осталась Пустота.
— Погодите-ка, а вы когда вошли?
— А меня Равнодушие оставило. Обычно я после него прихожу, подчищаю тут всё. Чтобы ничего не осталось. Чтоб чисто-чисто стало. Ведь скоро чувства придут. А им чистота нужна. С вашего позволения, я тут приберу и всё лишнее соберу…
Пустота выглядела прозрачной. Но если вглядываться, то чернела в своей глубине. Будто дыра такая, чёрная и пустая. Бр-р-р.
— Да-да, конечно, — говорю.
Чувствую всепоглощающую Пустоту. Даже как-то неловко. Чёрная дыра уже во всём теле. Да и меня тянет всё глубже и глубже на морское дно моего Внутреннего Мира.
Немного некомфортно и даже страшно. Но рассуждаю так: «Когда идёт большая уборка, комфортного мало. Нужно немного подождать. Для моего блага же старается».
Пока наблюдаю Пустоту в своём теле, замечаю что-то маленькое. Оно сидит будто на краю Пустоты, всё скрюченное, сжатое, такое несчастное и дрожит, как маленький испуганный зверёк.
Рядом бьётся ещё что-то, похоже на летучую мышку. От полётов этого зверька становится тревожно. Точно, эта мышка и есть Тревога. Я замечаю её и, мышка какое-то время дёргается в моём животе, а затем растворяется.
Возвращаюсь к испуганному комочку. Да это же Страх. Батюшки. Вот он какой. Мелкий, лысенький, глазки навыкат. Сгорбился, что-то прячет в жилистых ручонках. Напомнил мне Голлума из Властелина Колец.
— Иди сюда, мой хороший, не бойся.
Страх, озираясь, приближается. Я вижу, как он ужасен. Но терплю, жду и наблюдаю.
Уже и сама испытываю Ужас. Но просто позволяю ему приблизиться ко мне. Вот он уже остановился. Дальше не идёт: боится.
Ладно, я сама к тебе пойду, думаю. И теперь я уже начинаю двигаться вперёд к своему Страху и Ужасу. Страх озирается по сторонам. Мне даже показалось, что Страх боится Ужаса. Такой пугливый. А вроде родственники.
Я немного подождала, Ужас постоял, несколько раз глотнул всё пространство вокруг. Но на то он и Эмоция, что ничего после него не произошло. Попугал, попугал и пропал так же, как и появился в моей Пустоте. Теперь я уже рядом со своим Страхом и замечаю, что он что-то держит в костлявых пальцах.
— Малыш, ты боишься, я вижу.
— Да, боюсь.
— Чего боишься?
— Что со мной произойдёт что-то ужасное, — его ещё сильнее начинает трясти.
— Посмотри, Ужас уже прошёл мимо, его нет, — успокаиваю я, — видимо, он хотел защитить тебя и меня от чего-то. Но сам забыл от чего именно.
Голос моего разума успокаивает и меня, и мой Страх. Страх перестаёт дрожать.
— А что у тебя там, в ладошках? — я замечаю, что Страх бережно удерживает кого-то в лапках.
Он разжимает ладошки и оттуда вылетает прекрасная бабочка. Она светится ярким светом. И освещает всю Пустоту во мне.
— Ого, вот это да! — восхищаюсь. — А что это?
— Это твоя Воля, — еле слышно шепчет Страх, — теперь она свободна, я её
спас. Теперь и я свободен.
И Страх исчезает так же, как и Ужас, как и остальные персонажи моего Внутреннего Мира.
— Спасибо, малыш! — успеваю крикнуть ему вслед.
Я чувствую себя ещё спокойнее и увереннее. Мимо проходит Уверенность. Она в красивых, светлых одеждах, одеяние напоминает мне греческую тунику, на ногах её кожаные сандалии. Она загорелая, красивая, идёт ровной поступью. Заглядываюсь и наслаждаюсь ею.
— Я вижу, что Воля на свободе, значит, всё в порядке, — изрекает она на ходу.
И проходит мимо. Шлейф её сути остаётся со мной.
⬪ ⬪ ⬪
Всё это так интересно и так волнует. Я не успеваю пережить одно чувство,
ко мне уже стучится другое. Они так нетерпеливы. Но и я их понимаю. Ведь раньше я мало кого пускала в гости своего Внутреннего Мира. А теперь они и рады, чтобы их приняли, заметили.
Ведь для чего-то они существуют?
Может, для того, чтобы быть? Чтобы напоминать нам о том, что мы о себе забыли: кем мы являемся и не потеряли ли мы что-то важное на своём пути.
Что, если они нам не враги? Пусть даже самые страшные эмоции и чувства, такие как Страх, Ужас, Ненависть, Гнев, Отвращение, Презрение, Унижение, Бессилие? Их много.
Что, если они хотят быть для того, чтобы жизнь наша была разнообразнее и честнее?
Как говорится: «Из песни слов не выкинешь». Так и с чувствами. Куда же нам их девать, когда мы их не признаём, а лишь оставляем тяжёлым грузом в своём теле?
А они проникают через щели нашего сознания и уже остаются в разных частях организма, создавая колоссальный дискомфорт. Они живут с нами. Их вроде не видно. Но нам тяжело. И мы не понимаем, отчего нам так тяжело.
Ведь приятные эмоции мы пускаем в себя даже не раздумывая. Нам хорошо с ними, они нас развлекают, дают приятные ощущения.
Отчего такая дискриминация? Размышляю я.
⬪ ⬪ ⬪
Скоро уборка Пустоты заканчивается, и она тихо выскальзывает.
Не успеваю сообразить, как в открытую дверь сердца приходит Чувство.
— Здравствуй!
Сияет как солнце. Тёплое и доброе.
— Привет. Мне с вами приятно. Вы кто?
— Любовь. Можно наполню?
— Кто бы отказывался? — улыбаюсь.
Мне становится так хорошо и спокойно. Спокойствие тоже вошло немного постоять, пока Любовь заполняло всё пространство, подготовленное старательной Пустотой.
Мне хорошо. Любовь сказала, что всё, что ею заполнено, во мне и останется.
— Это в качестве подарка за приём благодарных гостей.
И знаешь, всё, что с тобой сейчас произошло, имело место быть. Ведь ты столько про себя поняла: что не нужно прощать обидчика за оскорбление, а нужно позлиться и вспомнить, как выглядит твоё достоинство, что с тобой так нельзя.
Что можно пообижаться, когда обидно, а не дуться на весь мир потом, что всё не то и всё не так.
Что нужно утешить себя, когда, действительно, себя жаль и отпустить всё куда подальше, когда всё надоело и от всего устала.
Что нужно признать свои страхи и познать ужас происходящего вокруг. Кто знает, от чего нас спасают наши страхи, о чём сообщают тревоги?
И что, в итоге, нужно принять и прожить это всё для того, чтобы позволить себе чувствовать Любовь…
Чувствую себя замечательно. Благодарность во мне расцвела и благоухает, как все весенние цветы разом. Во мне шевелятся эти приятные чувства. Они похожи на растения в море. А само море блаженно разливается и искрится светом от лучей Солнца.
Благодарность улыбается. Ей хорошо, как и мне. Она счастлива. Счастье заиграло какую-то приятную музыку. Всё заполняется движением. Лёгкие волны удовольствия качают мои чувства, как качаются цветные медузы на поверхности вод.
Мой Внутренний Мир напоминает мне жизнь на дне моря. Отчего нет?
У моих чувств свои законы, свои порядки, они живут. Они живут, даже не взирая на то, знаю я о них или нет. Живут, как морские обитатели в своём пространстве.
Я поднялась из своих глубин. На поверхности нет шторма. Море спокойно.
Было удивительно и непросто во время этого погружения, думаю я. Но всё не зря, и я готова снова и снова погружаться в новые глубины, чтобы добывать вот такие жемчужины Счастья на морском дне.
Ведь теперь я немного догадываюсь о том, что происходит у меня внутри. Теперь это не так страшно, как в первый раз.
И я догадываюсь о том, чтобы знать, как дальше вести себя во время шторма: мне, всего лишь, нужно найти немного времени, надеть костюм аквалангиста и погрузиться в Моё Море.
А дальше… Море подскажет.
Рыцарь и Радостная Дама
В палате их было двое. Первому было интересно и совсем не скучно. Когда привели второго, первому стало ещё интереснее.
— И чего ты тут?
— По любви, — усмехнулся второй.
— Расскажешь? Только, если ты не «Наполеон». А то я
трёх уже выслушал, «наполеонов». Я вообще пишу разное и люблю истории.
— Ну, не знаю...
...Ладно, слушай, писатель.
Мы встретились как-то с ней. Сразу стало понятно, что в этой жизни мы будем вместе надолго. Не знаю, как называются наши отношения. Да как и тысячи, миллионы других у разных людей. Никогда не скажешь точно, что именно тебе выпало именно в этот раз.
Для меня она всегда маленькая и юная, чистая и невинная. Не усомнился ни на йоту в её искренности этой. Такая лёгкая, воздушная в своих порывах. Чем-то мне мальчишку напоминает. Такого хулиганчика, который готов на всё, ни перед чем не остановится и любит приключения.
Я же всегда остаюсь прагматичным, правильным, рассудительным в наших отношениях. Всё время пытаюсь её от чего-то уберечь, спасти, предотвратить. Но по итогу получается так, что я всё равно её вытаскиваю, отвоёвываю, выручаю, спасаю…
Мне наши отношения напоминают отношения Маяковского и Брик: всё непонятно, но очень интересно. Маяковский любил свою Лилечку такой самоотверженной любовью, был готов на всё, и ещё стихи эти. Ну, я эту лирику не люблю, я человек серьёзный, вдумчивый. Но, как и Маяковский, не могу жить без своей дамочки.
Меня вводили в ступор её фокусы и её желания, её порывы и влечения. Сколько же за всю нашу жизнь я перенёс? Надо подумать. Чего, собственно, я перенёс? Вернее будет — принял, а не перенёс. Перенёс — это так, будто я терпел, терпел и вытерпел, не сломался.
А тут немного другое. Может, поначалу я и терпел, думал, анализировал, ругался. Но теперь вот осознаю, что она-то и научила меня этому принятию, подводила меня к нему долго.
Возможно, Маяковский и сломался потому, что не принял. Рискну предположить, что не довела его Лилечка до нужной стадии принятия. А принятие это — гибкая штука оказалась. Выручает и помогает в жизни не раз. Не сломаешься с нею. Будь уверен.
— До принятия чего она тебя довела? Не совсем понял.
— Принятия всего. Это стало в какой-то момент красной нитью моей… и её
жизни.
Принятие, брат, такая штука. Непростая вовсе. Хотя и проще некуда. Принимай себе всё происходящее и верь, что так надо. Но для того, чтобы всё принять, надо стараться, оказывается. Объяснять себе попутно, что да как, зачем принимать и почему. Не всё и не сразу. Как показывает жизнь. А это принятие тебя потом и выводит из любой беды, из любой головоломки. Терпение и принятие, теперь мои важные инструменты. Ведь я без инструмента никуда.
В её жизни принятие есть суть. Так же как и радость. Я и называю её «Радостная Дама». Каждый раз после того, как она возвращается ко мне от них, — она всегда радуется. И это она настоящая. В ней эта лёгкость искрится, свобода простором веет и радость безграничная, детская, наичистейшая. Настолько её радость переполняет, что ничего вокруг не замечаю больше. Она и сама из пепла будто, как птичка золотая, возрождается и горит радостью своей. Будто до этого ничего и не было вовсе: ни печалей, ни горестей, ни войн, ни страхов, ни лишений. Совершенная радость, будто только родилась она и гормоны начали бурлить в теле новеньком. Эге-гей!
Сколько их было? Уже и не припомню. Отвратительные типы. Я этих придурков никогда не любил. Она любила и принимала их всегда. До последней капельки и до последнего звука. Будто пила каждого. Напитывалась, дышала им, жила им.
Это меня и удивляет, и восхищает. Как можно так бесстрашно пускаться во все тяжкие? Совершенно не думает о последствиях. Глупая девчонка. Так я думал.
Но и очаровывался ею. С каждым новым придурком я очаровывался её способности перевоплощаться, принимать всё приходящее и становиться такой же, как этот новый идиот рядом с ней.
И разочаровывался я каждый раз только в том, что всё у них заканчивалось и он не смог остаться с ней навсегда, как ни была хороша их история. Очаровывался я ею, а разочарование мне приносил он.
Мне их совершенно не за что любить. Поэтому я не принимал её порывов отдаться чувству и разделить его с придурком. Позволь, буду каждого рядом с ней называть именно так. Давай, с большой буквы, чтобы это выглядело уважительно.
Агрессор
Один был злым, агрессивным, ненавистник всего и вся на белом свете. Как такого можно полюбить? Как с таким можно рядом находиться? А она смогла. Прикипела к нему всей душой. Мало того, стала скоро на него походить — такая же злюка, бранится и сквернословит, через передние зубы сплёвывает, ненавидит белый свет и готова драться за любую ерунду. Дружочки-пирожочки.
А мне-то что? Это есть и это пройдёт. Старо как мир. А я останусь. И она
к себе вернётся. И ко мне по совместительству. Поэтому я хожу, думаю, анализирую, как же мне её не потерять в этом всём ненавистье.
Но на меня их штучки чувственные не действуют. Это они себе там пусть дерутся и ядом плюют. А моё дело тихое и разумное — ходи себе и думай, чтоб живы и здоровы все остались. Ну не все, но она и я. Это самое главное.
В общем, насладились они друг другом по полной. И дрались, и ругались, и змеюками по земле катались, она переняла от Придурка самые лучшие его качества. Будто цель у неё такая была — познать зло и ненависть в полной красе.
Исполнено.
И она снова со мной. И мы вместе летим куда-нибудь отдыхать. Уже совсем вдвоём, совсем одни. Приятные ощущения.
Но не скажу, что отдых после таких отношений не положен. Он прописан мною нам. Потому как работа проделана колоссальная. Мною уж точно. Но и переживания и проживания моей Радостной Дамы я бы теперь тоже приписывал к числу рабочих моментов. Впрочем, у меня все моменты рабочие. Такой уж я человек.
В чём заключается моя работа, этот райский труд?
(Райский, потому что лучшей работы я для себя не придумал бы в этой жизни)
Труд мой заключается в тщательном анализе, дедуктивном поиске решений из сложившихся ситуаций, которые дама и её новый кавалер придумывают настолько часто, насколько ветер меняет своё направление. При этом в живых
остаться желательно всем и при этом не понести поражений физических и умственных. Проси меня среди ночи разрешить некую ситуацию — и найду выход в 9 случаях из 10. Один оставляю, если вдруг время для ответа ещё не пришло. Поэтому я и люблю свою работу. Я в ней успешен.
Ну и к этому меня привела моя девочка. Много раз соглашусь, что благодаря ей мои способности возросли и усилились. Раньше я не был так умён, мудр.
— И как она тебя к ним привела?
— Очень просто. Кроссворды заставляла решать, ум тренировать. Не смотреть же мне всё время, как они сходят с ума? Так и мне недалеко до них.
Фильмы смотреть наставляла. Книги читать пачками, музыку слушать, историю альтернативную подсовывала. Чуйка у неё какая-то магическая на всякие истории, которые мне давали пищу для размышлений. Новых размышлений. Не таких, как я привык. Я же с ней как обращался: сиди дома, никуда не ходи, со мной будь. Так ведь спокойнее, и не вляпаешься никуда. Страхов ей наставлял. Защищал, как мог. Она любопытная. Всё равно искала лазейки в моих наставлениях. Сквозь страх, мною навязанный, шла и выходила туда, куда ум, казалось, не придумает.
Поначалу я всю эту блажь её игнорировал. Но от скуки и закатывания глаз скоро стал впадать в опустошение и терял интерес к жизни. Понемногу стал интересоваться её советами. Ну это и честно. Она-то моим тоже часто следовала. Хоть и по-своему.
Много размышлял. Много наблюдал за ней. Вёл дневник. Анализировал его периодически. Ведь он помогал мне видеть динамику её состояний.
И вскоре пришёл к важному для себя и неё открытию, что все состояния имеют за собой свойство быть и уходить. А то, что было перед ними и после них, возвращалось на круги своя. Как и в истории с Придурком-агрессором. Ну позлилась она, ну подрались, ну было. Ушла она от него. Выпила его всего до дна. Наполнила собою и отпустила. Живёт он себе дальше и радуется, что была в его жизни такая дамочка, всё принимающая.
А она что? А она со мной на песочке у реки загорает и снова радостная и свободная, как в тот момент, когда мы с ней увиделись первый раз. Чистое, юное создание с незапятнанной душой и розовой жопкой в песке.
Меня в ней поражает всегда: как она остаётся такой чистой, такой кристальной
собою, когда погружается во всё это дерьмо? Ведь его на земле немало. Вернее было бы не лезть во всё подряд. Но нет же — она сунется в каждое и плещется в нём, ныряет и верещит от удовольствия. Не остаётся на ней никогда ни капли кого-то. Будто и не было в её жизни такого. Будто и не она это была вовсе.
Единственное, что остаётся в ней — её память. Как она делилась со мной. Го-
ворит, что это опыт. Но он настолько не тяжёл для неё и ни на грамм не обременяет, что она через какое-то время готова погрузиться в нового Придурка и новые с ним чувства связанные.
Ну вот как можно?
Душа нараспашку
Ещё один. Цыган типичный. В крови ветер и воля, воровство и свобода. При
этом тоскует и печалится так, что жилы заворачиваются и кровь начинает в них ныть. Волшебное его свойство: чувствовать боль земли, её драму и трагедию. Особенно любовную.
Так этот Цыган, назову его так, без тормозов был. При этом не такой дурень из Калуги, чтоб нажраться и море по колено. А статный, красивый, кровь горячая, любить — так до смерти, убивать, так по-настоящему. Какие песни пел, я и сам бы плакал, если умел бы. Так тосковал – земля под ногами выла. Такого желания жить и любить, петь и радоваться ещё поискать.
Я даже увидел сходство в этом в моей Душеньке и Цыгане. Были они какие-то одинокие в своих этих порывах, такие честные, такие свободные и совершенно без рамок и границ. То его и погубило. А Душенька моя вовремя спасена мною была. Чем я горд каждый раз, когда очень ей пригождаюсь в её скитаниях любовных. Не дело это — так жить совсем, как бриллиант неогранённый. Никому.
Напомнило мне историю Есенина Серёжи. Такой он был. Чудесный толковый парень. И землю любил, в природе бога видел. Я его про себя всегда Цыганом называл. Но кончил плохо, не смог бриллиант свой огранить вовремя. Опять же, не было такого умника-разумника у него, как я при Душеньке своей есть. Смею лишь предположить…. Но что-то мне подсказывает…
Абьюзер
Так, вот ещё один. Скот редкостный. Сутенёр, ей богу. И унижал её, и сказки медовые в уши лил, какая она прекрасная, а он её так любит, так любит. А сам продавал её налево и направо, денежки собирал, кутил и пил.
В этом она и жила. Круговерть ужасная. Переносила унижения, предательства и обманы, от обид и переживаний плакала навзрыд. А ему хоть бы что. Животное. А она опять со всей дури в него тоже погрузилась, перечувствовала всё, что он ей предлагал. Низости и гадости редкие.
Не каждая на такое пойдёт. Пошла. Прошла. Вышла. Лежит вот на песочке, ножки греет и песни мурлычет рядом мне. Ей хоть бы что.
Только вот, знаешь, у неё после каждого Придурка во взгляде что-то такое появляется. Что-то новое, будто красивое. Я никак этого не пойму.
Но это наподобие красивой вещицы на память от каждого. Она вещицу берёт и себе оставляет. Только не штучку какую, а вроде сути его себе на память отпечатывает. И такая необъёмная становится, такая глубокая и манящая.
Я-то сам не утону в ней никогда. Мне от природы не дано. Но других понимаю, кто ей интересен станет и в кого она снова прыгнуть пожелает. Потому что расположить к себе любого может, особенно которых не знает ещё и не видела никогда.
Страдалец
Однажды в депрессии они с одним жили. Апатия у них изо дня в день, мысли пустые, равнодушные. Лежали на кровати и на полу, гулять редко выходили. Про радость в том доме совсем забыли. Серая печаль, грусть по несбывшимся идеям и мечтам, уничижение себя полное. Зато спокойно всё.
Тут я, помню, хорошо потрудился. Она мне всё книжки по психологии, те-
лесной ориентированности, детским травмам накидывала. Только успевал червём книжным жить, не поднимал головы денно и нощно.
С соседями не общались. Бывало, выпивали. Тоска зелёная, как ни взглянешь. В квартире пусто, даже цветы не росли. Собачку завели. Так эта собачка от тоски вечерами выла. Пока не издохла.
Даже пауки в квартире у них были к месту. Такие забытые палаты безвременья, затянутые паутиной.
Но случилось чудо. Отвалялись дружочки мои котиками морскими на ди-
ванных подушках. И от него она ушла. Вышла будто из него. Не стало у ней ни
депрессии, ни апатии вдруг. Ото сна будто очнулась и давай веселиться и радоваться снова.
Я за эту радость её готов на ночи бессонные, на библиотеки нескончаемые и на умствования вечные.
Кастанеда
Ещё один был, сознание менять любил. То наркотики, то грибы, травки вся-
кие. То самое опасное было. Тогда я рисковал свою дамочку радостную и не вер-
нуть вовсе. Ты знаешь, что самое опасное там?
— Есть мыслишки. Но ты просвети.
– Самое опасное — потерять тело, испортить его. Ведь столько дряни и «химии» они употребляли в себя. Обмен веществ нарушался, настроение ужасное, долго из него потом выйти не могла. И жить скучно, говорит, после таких аттракционов. Да и с ума сойти можно.
Татуировки делали, о смысле жизни думали, курили и нюхали, кололи и варили. Божечки. Занавесками цветными всё завесили, по полголовы обривали, одежды разрисовывали, экстравагантные стали. Наркоманы, одним словом.
Мне сложнее всего с ними было. У них-то фантазии безумные, а я в реальности.
Главное – не поддаваться этим состояниям и тем идейкам, которые под состояниями этими приходят. Если творческие идейки, то это ещё ладно. А когда они про жизнь-смерть, вот тогда тревогу бить надо и выводить ребят из состояний.
Ну, я и вывел. Но только её. До него мне дела нет, конечно. Так он и кончил от передоза, в ванне с водой нашли его через недельку.
А Душенька книжки читать стала, прогулки ежедневные, питание по режиму, зубки новые вставили. Глядишь, через годик здоровая вся, как новенькая будет.
Да… этот мир удивителен чувствами. Благодаря ей я многое стал видеть в другом свете. Мы же как делим их: плохие чувства не чувствуем, а хорошие — с радостью. И она мне показала своим примером, откуда у нее такая душенька богатая.
— И откуда?
— Она эти чувства принимает. Все, какие к ней идут. Чувствует их, через себя пропускает и отпускает. Понимаешь? Мы-то боимся почувствовать что-то, будто умрём от этого или гром разразится, спустится бог с бородой и скажет: «Тащите его черти в геенну огненную, ему только что стыдно было и он признался в этом, а вчера мать свою ненавидел за то, что она его матом крыла и пьяная опять приползла домой».
— Да уж. Противоречий и непонятностей в нашем мире хватает. Попробуй разобраться… Таки что, все гады такие были? Или были поприличнее варианты? Чтобы позитивнее, что ли…
Святоша
— Не всегда. Бывало и хуже. После этого я понял, почему девочки любят ху-
лиганов больше, чем умников и моралистов. Один вот такой Придурок и попался ей. Всё о боге говорил, о духовности. На медитации её таскал, ретриты устраивал, сатсанги. Всё в одежки её радужные одевал и ругался, если таракана она удавит.
Я вот её люблю за то, что тараканов она убивать не убивала, но любить сильнее не стала. Я тоже их терпеть не могу. Она хоть их и обходит стороной, типа, живите, если вам так надо, но я вас не жалую. А я просто не переношу и переносить не собираюсь. Готов и придавить, если вижу.
Так вот святоша. Песни пели тонкими голосками, мантры, веды, йоги. Ели
только чистую и освящённую пищу, говорили о благодарности и высоких вибрациях. Верили во всякое. В пакеты собирали после себя крошки и кормили птиц в парке. Благость запредельная.
Мне даже перед людьми как-то неудобно бывало. Представляешь? С хулиганами всё как-то проще. А эти хорошенькие такие, аж тошнит.
Меня от этого и тошнило, выворачивало, конечно, часто. Но думать и размышлять перестать я не мог. Наверное, это моя суть. Ну и девочку спасти из его затяжного плена мне долгих трудов стоило. Много умствований у Придурка было, запудрил ей голову сильно.
Дамочка моя ненаглядная сейчас рассказывает мне, что самое главное из того их опыта она вынесла, что без веры человек не способен ни на что. Такой уж он — человек, тварь. А чтобы тварью такой не быть, ему должно во что-то верить. Туда и вести его будет вера его. Во что поверит, к тому и придёт.
И ей это правдивым показалось. А может, и не показалось. Но во что-то она точно верит. Раз уж живёт и любит до сих пор этот мир. И даже меня.
— Да уж. Их сейчас развелось, праведников. Мода такая, что ли. На прошлой неделе аж два Исусика было. Тренд.
Дверь открыли. Вошла медсестра Зинаида.
— Писатель, ты чё слюну пустил? Оставь нашего Рыцаря в покое. Уши-то
развесил, рожа довольная.
А ты, друг сердешный, хватит пациентов развлекать. Собирайся, за тобой тут пришли. На выход с вещами.
— Уже? Ну, спасибо.
Вот и она меня спасает теперь. Может, любовь, а, может, услуга за услугу. Я в чувства в эти земные не вхож особо. Я верю ей. А она говорит, что это любовь. Ну пусть так…
Давай, всего хорошего, писатель. Спасибо, что выслушал.
— Удачи. Спасибо за историю.
Рыцарь вышел из палаты.
— Зин, а кто за него мазу потянул-то, не знаешь?
— Дамочка какая-то радостная приехала. У главного нашего сидели, чаи
гоняли.
Это ж она с ним путалась прошлой весной, когда он в запой ушёл и сам чуть в дурку по собственному не лег. Бегали всё по Москве в одних пижамах и кричали о счастье неземном. Вся больница знает… на обострение-то…
Ох, кто как не он знает вашего брата лучше, раз сам в этой шкуре побывал не раз. Ну и дамочка хи-хи, ха-ха. А он счастлив: «Да, душенька, ошиблись, как видишь. Твой, значит, рыцарь-то, вернём, значит».
Крутится перед ней, как блин в масле.
— Зин, блин в масле — это к чему? Так не говорят. Если когда кто-то перед кем-то старается. Это по-другому надо.
— А мне всё равно. Я, как хочешь, говорю. А он всё равно, как блин в масле, довольный. Румяный такой, хорошенький, глазки горят. Дамочка к нему, подумаешь… ◼
В оформлении обложки материала использована картина Маргариты Левин.
Вы можете скачать для чтения текст лауреата конкурса «Колодцы и горизонты» Яны Мацота в формате PDF:
Commenti