Последняя электричка, ночной холодок, Венера над кромкой леса. Сошедшие с поезда люди торопливо (одиннадцатый час, а идти сколько) спускаются с насыпи. Встаёт молодой месяц, кричат совы – одна по эту сторону оврага, одна за деревней. Идут вначале все вместе, на спуске начинают растягиваться. Слышен негромкий смех, обрывки разговоров. Смех негромок, слова уместны – словно это совсем другие, лучше дневных люди, словно друзья, близкие.
«Каждый раз, когда приезжаем сюда, когда слышу шелест листвы, крики сов, мне чудится, что сейчас окажемся в сказке. Что будут волшебники, страшные тайны, искушения, злая фея в своём замке, спрятанное сокровище, что можно в чаще встретить единорога… Каждый раз я жду чего-то необычайного, невиданного. Хотя умом понимаю, что ничего необычайного нас не ждёт, что там, внизу – знакомая стоянка, костёр, друзья, и надо готовить поздний ужин (ненавижу поздний ужин), выпивка (так себе вино из кружек, что в нём хорошего?), знакомые песни… Чего же я жду? На что надеюсь? Но ведь надеюсь, каждый раз надеюсь, что в этих кустах, на полянах, удобренных кабанами, мне откроется что-то самое важное. Главное, что надо знать о жизни. Что смерти нет, и зла нет (главное – во мне нет), что все меня понимают, и я всех люблю и понимаю. Что будет ребёнок (обязательно будет!), и не один (никогда не понимала, как это – всего один ребёнок), и мы будем ездить с ними (девочка? мальчик?) в новые места (не навсегда же мы привязаны, не всегда же видеть только Буркин Буерак»).
«Вот она, развилка. Если сейчас свернуть направо, миновать кусты и густой подлесок, поляны, истоптанные кабанами, выйдешь на крутой склон – и по нему, наискосок, короткий путь к ручью, к стоянке. А там – костёр, друзья, и полная стопка, и разговоры под эту стопку и между стопками, и песни – замечательно! Да, так короче, так ближе, и хочется скорее туда, к друзьям (их лёгкие кони стоят, прислонённые к деревьям, и отблески костра играют на никеле и хроме их рам), но мы так не пойдём. Мы минуем развилку (вот, уже прошли, а жена и не заметила), мы пойдём дальше с этой тихой, кроткой толпой – ведь правда, здесь все ведут себя, словно друзья, словно близкие? – и спустимся к Тому Самому Месту. Почему-то там, у слияния ручьёв, где перекинут через поток сделанный из шпал мостик, в сиянии луны (да не луна пока что, месяц) жизнь вдруг начинает казаться прекрасной и полной смысла. Топология, что ли, у этого места такая, изгиб ручья виноват? Люди здесь повернут налево – кто в деревню, кто на дачу – а мы пойдём направо, через Ягу, мимо родника. Там, возле мостика и за ним ожидает нас иная, лучшая, полная смысла жизнь. Стройные колонны пространства поддерживают здесь мерцающий купол времени. Здесь пребывают, дожидаясь нашего зова, подлинные сущности всех вещей и явлений. Это не ручей бежит меж своих каменистых (полевой шпат, кремень, изредка кварц) берегов, это неудержимая Река Перемен струится между неизменных субстанций бытия. На её берегу, если присмотреться, можно заметить величавый Храм Дружбы, а выше, на склоне холма, под утро проступают очертания Храма Любви. Здесь нет смерти, нет зла (во мне нет; кажется, нет), здесь все друг друга понимают, здесь нет места выгоде, расчёту, проценту, доходу. Здесь… Почему застыл? Ничего я не застыл. Идём, конечно, я тоже проголодался».
Первая электричка, утренний холодок, облако росы на траве, солнце над кромкой леса. Сколько народу приехало! Слышны призывные крики («Руслан, Руслан!» – «Люда, я тут, тут!), громкий смех, обрывки разговоров. Обсуждают полив, вывоз мусора, цветение липы, вчерашнюю драку у соседей, виды на урожай. На поляне дети отбегают в сторону («Смотри, какая красная! И там, там!») и возвращаются с мокрыми ногами. И ты хочешь? Ну, беги, только смотри – у тебя ноги… Поздно, убежал. Возвращается довольный, что-то жуёт и несёт в кулачке две ягоды: одна совсем зелёная, а другая – ничего себе! – другая ядовитая, от ландыша. А что ты ешь? Что ешь – такую? Тогда выплюнь немедленно! Нет? Тогда ладно… Уже устал? Хорошо, полезай ко мне, на рюкзаке поедешь. Садись ближе к шее, мне так легче, и помчим что есть духу, сломя голову, как кони скачут. Вот так, вот так! Нравится? Не страшно? Хорошо, ещё немного пробежим. А больше не будем – видишь, мама отстала. И вообще, тут спуск крутой, бегать нельзя. Где больно? А, это, наверно, кружка сверху лежит, в зад тебе упирается; подвинься, чтобы удобно было. Нет, мама не говорит «зад», мама говорит «попа». У каждого свои слова. Смотри, как здорово! Какой простор! Да не там, куда ты смотришь? А, это бабочка. Называется адмирал. Адмирал – он кораблями командует. Нет, бабочка не командует, просто у неё крылья такого цвета, как… Не бойся, это шмель, он не укусит. Бояться надо… Ну да, комары, что поделаешь. Природа так устроена: когда созревает ягода – тогда и комары, где огонь – там и дым, где… Смотри, какие леса! Вон там, внизу, мы будем жить – и сегодня, и завтра весь день. Ну да, и Поля приедет, и Вася, только позже. Они не любят рано вставать. Будете играть…
«Вот она, развилка. Если сейчас свернуть, пробиться через кусты, через кабаньи лёжки, выйдешь на склон. И там, внизу, стоянка. Мы сегодня первые, нам занимать место, собирать дрова. Так что надо бы быстрее. Но мы так не пойдём. Как Ванечку на плечах через кусты нести? Там кругом ветки, царапать будут. Вот и муж понимает, миновал развилку, даже не оглянулся. Как приятно смотреть, когда он вот так ребёнка несёт. Конь и всадник. Ну вот, словно подслушали: взяли и поскакали. И-го-го! Ничего, я не отстану, я за вами. Вот и обрыв. Какой простор! Что-то мне здесь всегда представлялось, что-то прекрасное, замечательное. Но что? Не помню. Да, вот что, наверно: что у нас будут дети, двое, трое детей, и мы все вместе будем путешествовать».
«...На что надеюсь? Но ведь надеюсь, каждый раз надеюсь, что в этих кустах, на полянах, удобренных кабанами, мне откроется что-то самое важное. Главное, что надо знать о жизни. Что смерти нет, и зла нет (главное – во мне нет), что все меня понимают, и я всех люблю и понимаю...»
Comments